|
| The sound of the shot was loud and flat and the hobbies reared in terror. | Прозвучал выстрел, и лошадки в страхе попятились. |
| But above the sound of the report itself was another sound, a wicked howling that almost screamed, the noise of a ricocheting bullet tumbling end for end, and pitched lower than the shrill howling of the slug was the booming resonance of the milk-white ship. | |
| Но громче, чем выстрел, прозвучал другой звук — неприятное завывание, почти вопль. Наш молочно-белый корабль глухо загудел под ударом пули, которая, бешено крутясь, с пронзительным свистом отскочила от его поверхности. |
| But there was no indication of where the bullet might have struck. The whiteness of the ship still was smooth-uncracked, unblemished, unmarked. Two thousand foot-pounds of metal had slammed against it and had not made a dent. | Но белизна корабля оставалась нетронутой; в том месте, куда попала пуля, не было и следа. Не было ни трещинки, ни пятнышка, ни отметины — от пули мощностью в две тысячи фунтов! |
| I lifted the laser gun and Dobbin said to me, | Тогда я поднял лазерное ружье, но Доббин сказал: |
| “There be no use, you foolish folk. There is nothing you can do.” | — Это бессмысленно, неразумный вы человек. Здесь уж ничего не поделать. |
| I whirled on him angrily. | Я со злостью обернулся к нему. |
| “I thought I told you... “ I yelled. “One more word out of you and right between the eyes.” | — Кажется (=Я думаю), я предупреждал, — почти провизжал я. — Еще одно слово — и получишь в лоб! |
| “Violence,” Dobbin told me, perkily, “will get you nowhere. But staying here, once the sun has set, spells very rapid death.” | — Насилие, — самоуверенно заметил Доббин, — не поможет. А вот пребывание здесь после захода солнца приведет к немедленной смерти. |
| “But the ship!” I shouted. | — Но наш корабль! — отчаянно крикнул я. |
| “The ship is sealed,” said Dobbin, “like all the others. Better sealed with you outside of it than with you still inside.” | — Корабль опечатан, — сказал Доббин. — Так же, как и все другие. И хорошо еще, что при этом вы оказались снаружи, а не внутри корабля. |
| And although I would not have admitted it, I knew that he was right in saying there was nothing we could do. | Я знал, что Доббин был прав (говоря что…), хотя мне было трудно признаться себе в этом. |
| For I recalled that the field had been unmarked by the laser beam and undoubtedly all this whiteness was the same-the field, the ships, the city, all coated, more than likely, with some substance so tightly bonded in its atomic structure that it was indestructible. | Вспомнив, что лазерный луч не оставил следов на поле, я вдруг понял, почему вокруг все было одинакового белого цвета. Конечно же, белое поле, белые корабли, белый город — все было покрыто одним и тем же сверхпрочным веществом, которое было невозможно разрушить. |
| “I sorrow greatly for you,” said Dobbin, with no sorrow in his voice. | — Я скорблю вместе с вами, — сказал Доббин без сожаления в голосе. |
| “I know the shock of you. But once on this planet, no one ever leaves. | — Я разделяю ваше возмущение. Но однажды посетивший эту планету никогда не покинет ее. |
| Although there is no need of also dying, I plead with you compassionately to get into the saddle and let us head for safety.” | Хотя это не обязательно означает смерть. Я сочувствую вам и умоляю (сесть в седло) двинуться в путь, чтобы мы могли надежно укрыться (и дать нам направиться к спасению). |
| I looked up at Sara and she nodded quietly. | Я взглянул на Сару, и она незаметно кивнула (спокойно). |
| She had figured it, I knew, about the way I had, although in my case most unwillingly. | Я знал: она рассуждала так же, как я, и уже давно приняла решение. |
| There was no use in staying out here. The ship was sealed, whatever that might mean or for whatever purpose, | Оставаться было бесполезно. Корабль опечатан — и этим сказано все. |
| and when morning came we could come back to see what we could do. | Утром мы, возможно, вернемся и попробуем что-нибудь предпринять. |
| From the moment we had met him, Dobbin had been insistent about the danger. There might be danger or there might be none-there was no way, certainly, that we could determine if there were or weren't. The only sensible thing, at the moment, was to go along with him. |
