Когда Гвидонов, под взглядами собравшихся, отведал капусты, выражение его лица, должно быть, переменилось еще больше. Потому что, это была не капуста, вернее не обыкновенная капуста, — было что-то бесподобное, какая-то услада желудка, вкусовой восторг, то идеальное пищевое совершенство, которое только и возможно в природе. Но встретиться с которым перепадает не каждому… Не передать словами, ничего подобного Гвидонов не пробовал никогда за всю свою неслабую жизнь едока.
— Что это? — воскликнул он.
— Обыкновенная капуста, капуста… — ответили, смеясь, ему.
Гвидонов посмотрел вопросительно на повара, — тот, соглашаясь, кивнул.
— Фантастика! — воскликнул он. — Но как?..
Осторожно, словно боясь повредить нечто идеальное, он попробовал еще. Совершенство!
— Никто не понимает! — сказал Матвей Иванович. — Я специально ходил на кухню и наблюдал за процессом. Капуста, помидор, чеснок и соль. Это все… Сам пытался, делал то же самое параллельно. У меня получается — чушь, у него — сами видите…
* * *
— Уважаемый Владимир Ильич, я глубоко признателен за ту работу, которую вы сегодня проделали. Благодаря вам, довольно много стало проясняться в нашем деле… Бедная девочка. Только бы с ней ничего не случилось… Только бы ее не тронули эти нехристи…
После ужина они перешли в другие апартаменты, сидели теперь вдвоем в восточном зале, где пол был устлан коврами, курился из тлеющих дощечек какой-то сладко-горький, но приятный дым, а перед ними, под негромкое бряцанье скрытых в динамиках египетских народных инструментов, танцевали танец живота три дамочки. Дамочек, наряженных в восточное, включили на тихий ритм, они не спеша крутили бедрами, время от времени поворачиваясь и демонстрируя другие свои прелести. Так они могли создавать фон для их беседы очень долго, чем, собственно говоря, и занимались.
— Вы, как скромный человек и настоящий профессионал, не поднимали еще вопрос о гонораре, так что позвольте мне сделать это самому… Я думаю, после освобождения Марины, я смогу вручить вам, скажем, сто тысяч… Это нормально?
Гвидонов кивнул.
— Сейчас же небольшой аванс, — Матвей Иванович повернул ключик в инкрустированной бриллиантами шкатулке, стоявшей перед ним, и вытащил оттуда пачку долларов. — Кто бы мог подумать, такое коварство!.. Я считаю, ваша мысль насчет главного врача, — правильное направление.
Гвидонов взглянул непонимающе на Матвея Ивановича. Но тот продолжал:
— Через него мы сможем выйти на заказчика… А там уж посчитаемся, — мало тому не покажется… Будьте уверены. Каков план на завтра?
— Завтра, к сожалению, выходной. Дела на службе… — развел Гвидонов руками. — Если и успею что, так съездить еще раз на место происшествия, уточнить кое-какие детали, пересмотреть, может быть, видеозаписи… Определить систему размагничивания пленки, которая была использована. Возможно, проконсультироваться со специалистами. Ну и подумать нужно, как следует подумать… Давайте созвонимся ближе к вечеру.
Матвей Иванович протянул к нему обе руки, стиснул Гвидоновские пальцы и признательно заглянул в глаза:
— Еще раз, огромное спасибо. Как только вас вчера увидел, меня не покидает предощущение удачи… Я так вам признателен.
— Да что вы, не за что еще, — сказал в ответ Гвидонов. — Еще думать и думать…
«С чем мне сравнить дорогу к царству Вселенной… — сказал Иисус. — С тестом, в которое женщина положила дрожжевую закваску. Оно поднимается и становится все больше»
Евангелие перпендикулярного мира
1
У каждого — свое утро.
Школьник встает раньше всех, он — жаворонок. Еще у него обнаружилась дурацкая склонность к образованию. Он хочет много знать. И уже записался на курсы английского и французского языков.
Непонятно только, зачем ему это нужно. Кто много знает, тот может быстро состариться.
Но просыпается он первым, когда я уже собираюсь ложиться, и чувствую, как наступает на улице рассвет, — с рассветом подкрадывается облегчение, и я понимаю, что могу позволить себе заснуть.
Я слышу, как он, бормоча спросонья: I, you, we… или one, two, three… — вываливается из своей комнаты и закрывается в туалете.
