Родословная советского коллектива - страница 14
Тянет спросить: была ли названная норма единственным регулятором внутриколлективных взаимоотношений? Ответ Зиновьева был бы наверняка отрицательным: наряду с коммунальным он выделял деловой и «менталитетный» аспекты жизнедеятельности социальных организаций[1-27]. Оно и понятно: возможность доносить и клеветать предполагает неслучайное и личностно значимое сосуществование в пространстве и времени, здесь — соучастие в общественно нужной работе, требующей разделения и координации индивидуальных функций, словом, разного рода сотрудничества. Обеспокоенности личным благополучием оно не отменяет, но ограничивает разгул коммунальных страстей в ситуации вынужденного контакта. Судачили, лицемерили, предавали? Вероятно. Но и учили, лечили, строили, варили сталь и добывали уголь. «Коммунизм мыслился лучшими людьми прошлого как такая организация жизни людей, в которой люди вместе трудятся, вместе развлекаются, вместе переносят трудности, вместе радуются удачам. В которой все распределяется поровну и по справедливости, в которой все живут открыто, на виду друг у друга, живут душа в душу, помогают друг другу, заботятся друг о друге, любят друг друга... Такая коммунистическая ячейка, — резюмирует Зиновьев, — есть пустая абстракция»[1-28]. Согласны, трудовые коллективы 80-х идиллией не были, хотя вместе трудились, гордились сделанным, огорчались и радовались да и жили на виду друг у друга. Отсутствие безоглядной любви и неусыпной заботы, возможно, кого-то ранило, но происходило это именно потому, что коллектив оставался главным пространством жизни советских людей. Представления о себе и мире строились на основе не столько закрытого от других, сколько разделяемого с ними жизненного опыта.
Немаловажной его частью, что убедительно показал историк и политолог О. В. Хархордин[1-29], было всеобщее опасение «недремлющего ока» всевластного коллектива, провоцирующее притворство, симуляцию, утаивание, демонстрацию потребного и прочие роднящие «грешников» способы социальной мимикрии. Впрочем, в первой половине 80-х гг. это опасение утратило фобический характер. «К концу брежневского правления пирамида коллективов составляла костяк советского общества, и лишь относительно небольшое количество внешнего насилия требовалось для поддержания упорядоченных связей между ними и для наказания отщепенцев, «выпадавших» из коллективов. После применения фундаментального насилия при создании новой системы коллективистской жизни совсем немного его было нужно для устойчивого функционирования этой системы. Секрет стабильности заключался в том, что каждый коллектив функционировал как квазирелигиозная организация, используя некоторые новозаветные принципы для поддержания мощной системы кругового социального контроля внутри коллектива»[1-30]. Сходство советского коллектива с «православной конгрегацией» О. В. Хархордин усматривает в близости способов поддержания групповой дисциплины. Горизонтальный исправляющий надзор, где вместо «деспотизма начальника — унизительная слежка соседа и тирания праведного увещевания, преподносимые как дружеская помощь»[1-31], присущ и унаследованной от А. С. Макаренко технологии наведения порядка в советских коллективах, и правилам монашеской жизни, составленным и реализованным в XVI в. преподобным Иосифом Волоцким.
Взаимный контроль сотрудников за соблюдением уставных требований организации, будь то обет послушания или коллективный договор, — эффективное средство регуляции индивидуального поведения и стабилизации взаимоотношений. Его «механизмами», по-видимому, служат и многообразные эффекты непосредственного контакта, и статусное выравнивание за счет совмещения и попеременного исполнения ролей наставника и ведомого, и постоянно возобновляющаяся объективация ценностных ориентиров совместного бытия. Что побуждало средневековых монахов и советских рабочих и служащих к взаимному контролю поведения? Страх ослушания, грозящего изгнанием из общности? Потребность доминирования над себе подобными, компенсирующая необходимость подчинения их указаниям? Возможно. Но не только. Поначалу немногочисленные сторонники Иосифа Волоцкого последовали за ним исключительно из идейных соображений. Нестяжание, отсечение своей воли, непрестанный труд в соединении с молитвой, неприхотливость в еде и одежде, помощь нуждающимся — эти заповеди соборной жизни, ведущие к соборному же спасению, ревностно исполняли и сам преподобный, и иноки основанной им в 1479 г. благочестивой обители. В среде глубоко верующих взаимные наставления на путь истинный, скорее всего, не преподносились как дружеская помощь, а были ею.
