С такой же безумной расточительностью материальных ресурсов строился позже порт в Ревеле. Как сообщает Ключевский «ценное дубье для Балтийского флота — иное бревно ценилось в тогдашних рублей в сто, целыми горами валялось по берегам и островам Ладожского озера, потому что Петр блуждал в это время по Германии, Дании, Франции, устрояя Мекленбургские дела».
Переведя бессмысленно дубовые и сосновые леса, Петр как всегда бросился в крайность и издал драконовские законы против «губителей леса».
На окраинах лесов были поставлены виселицы, на которых вешали крестьян, срубивших не то дерево, которое разрешалось рубить. В этом весь Петр.
Сам он может бессмысленно уничтожать сотни тысяч людей и миллионы деревьев, другие же за порубку дерева платят жизнью.
Вспомним с какой безумной затратой средств и человеческих жизней строился излюбленная нелепая затея Петра — «Северный парадиз» Петербург:
«Петербург, — сообщает П. Милюков, — раньше строили на Петербургской стороне, но вдруг выходит решение перенести торговлю и главное поселение в Кронштадт. Снова там по приказу царя, каждая провинция строит огромный корпус, в котором никто жить не будет и который развалится от времени. В то же время настоящий город строится между Адмиралтейством и Летним садом, где берег выше и наводнения не так опасны. Петр снова недоволен. У него новая затея. Петербург должен походить на Амстердам: улицы надо заменить каналами. Для этого приказано перенести город на самое низкое место — на Васильевский остров».
Во время наводнений Васильевский остров заливало. Тогда стали возводить плотины по образцу голландских. Но плотины, защищающие от наводнений, были не под силу тогдашней русской технике. Тогда стали продолжать застраивать Васильевский остров несмотря на то, что он затапливался водой при каждом наводнении. Что это не яркий пример патологической страсти к голландщине?
Большинство начатых грандиозных строительств Петр обычно не доводил до конца. Постройка порта в Ревеле после того, как уже была затрачена масса материалов и труда, была потом приостановлена.
Незакончено было строительство каналов, на строительство которых согнано было кольем и дубьем тысячи крестьян со всех концов страны. Почему кончали строить было так же непонятно, как было непонятно, для чего начинали пороть такую горячку в начале строительства.
Эпоха Петра, как и время Ленина и Сталина была эпохой бесконечных нелепых экспериментов во всех областях жизни. Петр, как и большевики, снял колокола с большинства церквей. В результате одна пушка приходилась на каждые десять солдат. Спрашивается, зачем было переливать колокола в ненужные пушки? На этот вопрос не отвечает ни один из историков почитателей Петра. Большинство из «грандиозных» затей Петра были так же не нужны, как и большинство всех других затей Петра.
Финансист Петр I был не лучше, чем создатель промышленности.
Ключевский сообщает, что Петр I «понимал народную экономику по своему: чем больше колотить овец, тем больше они дают шерсти». То есть, и тут мы опять встречаемся с типично большевистским методом. Петр I совершенно расстроил финансовое положение страны. «Можно только недоумевать, пишет Ключевский, — откуда только брались у крестьян деньги для таких платежей». Населению не оставалось денег даже на соль. Даже в Москве и в той, — сообщает Ключевский, — «многие ели без соли, цынжали и умирали».
В числе прочих «гениальных финансовых мероприятий» был также налог на бани. Бани приходилось забывать, ибо, как пишет Ключевский, — «в среднем составе было много людей, которые не могли оплатить своих бань даже с правежа батогами». Собирались всевозможные сборы: корабельный, драгунский, уздечный, седельный, брали за погреба, бани, дубовые гробы, топоры.
Не лучше и финансовая мера Петра о выколачивании денег с помощью воинских отрядов. Ключевский характеризует ее так:
«Шесть месяцев в году деревни и села жили в паническом ужасе от вооруженных сборщиков… среди взысканий и экзекуций.
Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоеванной России татарские баскаки времен Батыя… Создать победоносную полтавскую армию и под конец превратить ее во 126 разнузданных полицейских команд, разбросанных по десяти губерниям среди запуганного населения, — во всем этом не узнаешь преобразователя». Комментируя этот отзыв Ключевского, И. Солоневич резонно задает вопрос: «Не знаю, почему именно не узнать? В этой спешке, жестокости, бездарности и бестолковщине — весь Петр, как вылитый, не в придворной лести расстреллевский бюст, конечно, а в фотографическую копию гипсового слепка. Чем военное законодательство с его железами и батыевым разгромом сельской Руси лучше Нарвы и Прута? Или «всепьянейшего собора»? Или, наконец, его внешней политики?» Но не помогали и самые жестокие способы выколачивания налогов И петровские финансисты должны были доносить «гениальному реформатору», что «тех подушных денег по окладам собрать сполна никоим образом невозможно, а именно за всеконечной крестьянской скудостью и за сущею пустотой». «Это был, — добавляет Ключевский — как бы посмертный аттестат, выданный Петру за его подушную подать главным финансовым управлением». Что же можно добавить к этой уничтожающей характеристике историка, считающего Петра I «гениальным преобразователем».
