Один из таких выводов состоит в том, что политическое объединение народов СССР представляет собой еще и целостность в этническом аспекте – советский народ, – которая обладает «не только единой территорией и экономикой, но также общей культурой и общим самосознанием» [там же, с.373]. Эту целостность, однако, согласно представлениям цитируемого автора, еще преждевременно считать единым этносом или нацией, а следует отнести к так называемым метаэтническим общностям [там же, с.375, 391]. Метаэтнос – термин С.И. Брука и Н.И. Чебоксарова
[39]– это высший уровень этнической иерархии, который представляет собой совокупность этносов и имеет «общие черты культуры и единое самосознание». Префикс мета-, означающий «потусторонность», подчеркивает, по мнению этнографов, немаловажное обстоятельство: метаэтносы нестабильны, т.е. «находятся в состоянии перехода, изменения состояния» [37, с.82]. Из определения, правда, не совсем ясно, во что они превращаются, но пример советского народа позволяет думать – в «этнические подразделения основного уровня» [там же, с.391], т.е. в обычные этносы, народы.
В качестве основного признака метаэтносов опять же рассматривается самосознание [там же, с.82, 86], а «системообразующим фактором, основным объективным критерием» для их выделения называются «те или иные компоненты культуры»: язык, религия, тип хозяйства [там же, с.82–83]. Так на свет появляются метаэтнолингвистические и метаэтнохозяйственные общности.
Нетрудно убедиться, что, как и в случае определения этноса, указанные признаки являются случайными и для выделения этнических целостностей высшего ранга. Перед нами еще одна неудавшаяся классификация. В самом деле, согласно этой типологии, метаэтносом считаются, например, славяне [там же, с.84]. Однако в этом случае карелы или вепсы, хотя и входят в этнос русских как его субэтносы, к славянам уже, естественно, отнесены быть не могут. Лингвистический принцип оказывается поверхностным, не отражающим сути явления.
Легко поверить, что и другие компоненты культуры – религия, хозяйство, единая государственность – не способны определить однозначно макроэтнические образования, реальность существования которых не подлежит сомнению: Римский мир (Pax Romana), Левант, Византия, Западная (романо-германская) Европа или Христианский мир, Россия, Великая степь, Китай и т.п. Более того, они давно описаны и названы в литературе вопроса. «Почти все известные нам этносы сгруппированы в своеобразные конструкции – „культуры“ или „суперэтнические целостности“»
[108]. «Названия „культур“ условны: романо-германская, мусульманская, византийская, средневековая и т.п., но каждая из них является своеобразной целостностью исторического бытия, а не случайным обобщением, принимаемым для удобства классификации. Смена культур означает смену участвующих в их образовании этносов» [97, с.195].
Единственным надежным критерием для отличия суперэтносов, так же как и этносов, служит не язык, не религия, а стереотип поведения. «В единой системе этносов, например в романо-германской Европе, называвшейся в XIV в. Христианским миром (хотя в него и не включались православные народы), стереотип поведения разнился мало и этой величиной можно было пренебречь. Но в системе, условно именовавшейся „мусульманскими народами“ он был настолько иным, что переход отмечался специально» [88, с.92–93].
Коренным отличием реально существующих суперэтносов от выдуманных упомянутыми этнографами метаэтносов является то, что первые возникали всегда, а не только при зрелом капитализме [36, с.68] и вовсе не представляют собой «перехода» или слияния нескольких формаций и более устойчивы, нежели этносы. Продолжительность существования даже давала повод современникам рассматривать их как «состояние», но на самом деле это были медленно текущие процессы, причем не межэтнической интеграции, а постепенного упрощения этнических систем всех уровней. Упрощения как серии необратимых потерь и утрат, включая исчезновение отдельных этносов и субэтносов, а в итоге и всей «культуры» в целом.
