Затем я собрала свои вещи и вышла из ванной. И сразу учуяла запах готовящегося бекона и заметила, что кто-то убрал грязное белье.
Я медленно закрыла глаза.
Наверное, мне не следовало тратить время и снимать белье с кровати, хоть это и было бы невежливо.
И, наверное, можно было обойтись без лосьона и не стоять под сильными горячими струями душа целых пять минут, просто позволяя воде омыть меня и вернуть обратно к жизни.
Что ж, Макс дома, и у меня не осталось выбора, кроме как поблагодарить его лично. Нет, мне придется посмотреть в глаза высокому, потрясающему обладателю хриплого голоса Максу Не-знаю-его-фамилии, который видел меня почти голой и заботился обо мне, пока я болела, и поблагодарить его лично.
«Давай уже, покончи с этим, — сказал бы Чарли. — С неприятными делами лучше разбираться поскорее, чтобы они не мешали двигаться дальше».
Чарли, как всегда (если бы только он был здесь, но, к сожалению, его не было), прав.
Я вздохнула, бросила футболку Макса на кресло, убрала свои туалетные принадлежности в сумку и босиком направилась к винтовой лестнице.
Когда я спустилась в гостиную, Макс стоял у плиты спиной ко мне. В этот раз он был без рубашки, в футболке винного цвета, которая превосходно на нем сидела. Даже слишком превосходно. Под футболкой с легкостью угадывались мускулы, и их, кажется, было много. На нем снова были потертые джинсы. Сзади его волнистые волосы выглядели такими же совершенными, как и спереди. Возможно, еще более совершенными. Возможно даже, его волосы были воплощением совершенства.
Я была в пяти шагах от бара, когда он повернулся ко мне, держа в руке вилку.
Его серые глаза нашли меня и осмотрели с головы до ног. Макс улыбнулся, и я замерла.
— Она жива, — произнес он своим необычно привлекательным, хриплым голосом.
Его глаза и голос ощущались почти физически, как прикосновение. Приятное прикосновение. Я почувствовала, как к щекам прилила кровь, и дотронулась до своих волос. Обнаружив, что они все еще мокрые и зализанные назад, я уронила руку и, опустив голову, пробормотала:
— Извини.
— За что? — спросил Макс, и я снова посмотрела на него.
— За...
— Ты ввела себе вирус гриппа?
— Нет.
— Иногда дерьмо случается, — сказал он и повернулся обратно к плите.
Что ж, надо признаться, дерьмо определенно случалось. Хотя в последнее время не так уж много. Я изо всех сил старалась его избегать, но когда-то в моей жизни было много дерьма. И я знаю, что оно случалось до сих пор, потому что мои друзья рассказывали, когда у них что-нибудь происходило.
— Все равно, я просто...
— Садись, — приказал Макс, бросил вилку на столешницу и пошел к холодильнику.
— Прости?
Он открыл холодильник, но смотрел при этом на меня.
— Садись.
— Я подумала, что...
— Тебе нужен сок, — заявил он и достал из холодильника пакет клюквенного сока, подозрительно похожий на тот, что я купила в Денвере.
— Правда. Мне просто надо...
Макс закрыл холодильник и взглядом пригвоздил меня к месту.
— Герцогиня, сядь на стул.
Что тут скажешь?
Я не знала, но все равно начала:
— Макс...
— Посади свою задницу на стул или это сделаю я.
Он серьезно?
— Макс, мне нужно...
— Поесть.
— Прости?
— Тебе нужно поесть. Ты два дня ничего не ела.
Тут я забыла про его некоторую грубость и несомненную склонность командовать и вскинула голову, удивленно расширив глаза.
— Что? — прошептала я.
— Ты была в отключке два дня.
Я посмотрела в окно, словно природа могла подсказать мне, правда это или нет, а потом обратно на Макса.
— Два дня?
— Да.
— Сегодня вторник?
— Да.
— О Боже, — прошептала я.
— Нина, сядь.
Я была так потрясена потерей целых двух дней своего приключения-перерыва, что без слов подошла и села на стул. Макс налил стакан клюквенного сока и поставил его на стойку передо мной.
— Кофе, — пробормотала я, — пожалуйста.
— Понял.
— Два дня, — прошептала я клюквенному соку, прежде чем сделать глоток.
— Ты что-нибудь помнишь? — спросил Макс, и я бросила на него быстрый взгляд. Он стоял спиной ко мне и наливал кофе в кружку.
И что мне теперь делать?
Сказать, что я помню, как он заботился обо мне? Как давал мне лекарство, заставлял пить, вытирал лоб? Как лежал рядом со мной и обнимал, пока не прошла дрожь, переодевал меня, гладил по спине? Сказать, что я помню, каким он был добрым?
