4(1) Он поэтому спешно вызвал Плавциана, якобы по другому делу. Тот так спешил — либо это божество заранее предвещало ему погибель, — что мулы, на которых он ехал, замертво свалились во дворе дворца.(2) Когда он вошел, привратники, стоявшие у решетчатых дверей, пропустили внутрь только его одного, не позволив больше никому войти вместе с ним так же, как он сам когда-то поступил с Севером в Тианах. Это внушило ему некоторые подозрения, и он испугался, однако, не имея пути к отступлению, вошел.
(3) Север заговорил с ним весьма дружелюбно и спросил: «Что подвигло тебя так поступить? Почему ты решил нас убить?» Он предоставил ему слово и сделал вид, что готов выслушать его оправдания. Но, поскольку Плавциан всё отрицал и выражал изумление сказанным, Антонин, вскочив с места, выхватил у него меч и ударил кулаком;(4) он хотел даже прикончить его собственной рукой, когда тот сказал: «А ты оказался проворнее меня в убийстве»; но, остановленный отцом, приказал одному из слуг умертвить Плавциана. И кто-то, выдернув из его бороды несколько волосков, отнес их Юлии и Плавтилле, которые находились в одном месте и еще ничего не слышали о случившемся, и сказал: «Вот ваш Плавциан!», чем одну поверг в скорбь, а другую обрадовал.(5) Так этот человек, обладавший среди моих современников величайшей властью, перед которым испытывали страх и трепетали больше, чем перед самими императорами, и который уповал на еще большее, был убит своим зятем и вышвырнут из дворца на улицу; только потом по приказу Севера его тело подобрали и предали погребению.
5(1) После этого Север созвал сенат в курию, однако не стал возводить на Плавциана никаких обвинений, но просто посетовал на слабость человеческой природы, которой не по силам выносить чрезмерные почести,(2) и упрекнул самого себя за то, что так почитал и любил этого человека, а потом приказал тем, кто раскрыл ему заговор Плавциана, обо всем рассказать нам, но сначала удалил из курии тех, чье присутствие не было необходимым, с тем чтобы самим отказом дать им понять, что не вполне им доверяет.(3) Таким образом, из-за связи с Плавцианом многие подверглись опасности, а некоторые лишились жизни. Впрочем, Цэран, хотя и признавал, что был его другом (попросту притворяясь, как это обычно бывает с большинством людей, которые склонны причислять себя к любимцам судьбы) и что всякий раз, когда те, кто оказался в числе подозреваемых, приглашались в дом Плавциана прежде всех прочих, спешивших засвидетельствовать ему свое почтение, он следовал в их толпе где-то в самом конце, у последних ворот, тем не менее отрицал, что был посвящен в тайные замыслы Плавциана,(4) утверждая, что всегда пребывал в промежуточном положении, так что Плавциану казалось, что он остается снаружи, а тем, кто был снаружи, — что он находится внутри. Этими заявлениями он вызвал к себе еще большие подозрения, тем более что однажды, когда Плавциану приснилось, будто рыбы выскочили из Тибра и упали к его ногам, Цэран объявил, что тот будет править и сушей, и водой.
(5) Однако этот человек, проведя семь лет в ссылке на острове, был потом отозван назад, стал первым египтянином, включенным в состав сената, и занял должность консула, не исполняя до этого, подобно Помпею, никаких других должностей.(6) А вот Цецилию Агриколе, числившемуся среди первых льстецов Плавциана и никем из людей не превзойденному в своей порочности и разнузданности, был вынесен смертный приговор; вернувшись домой, он вдоволь выпил охлажденного вина, разбил кубок, купленный за пятьдесят тысяч денариев, и, взрезав себе вены, умер на его осколках.6(1) Что же касается Сатурнина и Эвода, то тогда они были удостоены почестей, но позже были казнены Антонином. Когда мы собирались воздать Эводу хвалу в нашем постановлении, Север остановил нас, сказав: «Негоже, чтобы в вашем заявлении записано было что-то подобное об императорском отпущеннике».(2) И не только этому человеку, но и всем прочим императорским вольноотпущенникам не позволял он заноситься и важничать; и за это он пользовался доброй славой. Сенаторы, со своей стороны, провозглашая ему хвалу, однажды даже прокричали такие слова: «Хороши у всех дела, потому что ты правишь хорошо!»(3) Плавтилла и Плавций, дети Плавциана, были тогда оставлены в живых — их сослали на Липару, но при Антонине они погибли; впрочем, и покуда были живы, влачили они жизнь, полную страха, бесчисленных бедствий и лишений.
