(2) Первым делом они избрали императором консула Фалькона, так как он в высшей степени отличался и знатностью, и богатством, и собирались привести его в лагерь, пока Пертинакс на морском побережье проверял, как идет снабжение хлебом.(3) Узнав об этом, император спешно вернулся в Город и, представ перед сенатом, заявил: «Не следует оставлять вас, отцы сенаторы, в неведении относительно того, что я, обнаружив в казне всего двести пятьдесят тысяч денариев, раздал воинам столько же, сколько в свое время Марк и Луций, хотя им в наследство досталось шестьсот семьдесят пять миллионов.(4) А виноваты в такой нищете казны эти замечательные императорские вольноотпущенники». Тут Пертинакс солгал, утверждая, что его раздачи денег воинам были такими же, как при Марке и Луции (так как на самом деле они раздали примерно по пять тысяч на каждого, а он — лишь около трех тысяч), а воины и императорские вольноотпущенники, которые присутствовали во множестве на заседании сената, страшно возмутились и стали роптать в угрожающем тоне.(5) Когда же мы собирались проголосовать за постановление, осуждающее Фалькона, и уже стали именовать его врагом, Пертинакс поднялся и воскликнул: «Да не случится так, чтобы хотя бы один сенатор в мое правление был предан смерти, пусть даже по справедливому обвинению!» Так спасся Фалькон, который всё остальное время провел в сельском имении, демонстрируя почтительность и осторожность.
9(1) А Лет, продолжив дело, начатое Фальконом, мятежно настроил многих воинов, притворяясь, что действует по приказу императора. Остальные, узнав об этом и испугавшись, как бы и они сами не погибли заодно, подняли бунт.(2) Двести человек, которые были смелее других, обнажив мечи, ворвались во дворец. Пертинакс узнал об их приближении не раньше, чем они взобрались на холм; только тогда его жена прибежала к нему и рассказала о том, что происходит.(3) Будучи поставлен в известность об этом, Пертинакс повел себя то ли благородно, то ли безрассудно, то ли еще каким-то образом — пусть такое поведение каждый называет, как ему угодно. В самом деле, располагая силами, скорее всего достаточными, чтобы перебить нападавших (ведь у него для защиты были и ночная стража, и всадники, и много других людей находились тогда во дворце),(4) и, во всяком случае, имея возможность скрыться и найти себе убежище в том или ином месте, заперев ворота дворца и все прочие двери на пути внутрь, он не стал предпринимать ни того, ни другого. Вместо этого он, надеясь, что его вид устрашит, а речь убедит нападавших, вышел им навстречу, когда они уже проникли внутрь дворца. Дело в том, что никто из их сослуживцев-воинов не преградил им путь, а привратники и прочие императорские вольноотпущенники не только не заперли, но и открыли настежь все входы. 10(1) При виде его поначалу пришли в смущение все воины, кроме одного; они опустили глаза и вложили мечи в ножны. Однако этот один выбежал вперед и со словами: «вот меч, который послали тебе воины» — сразу же набросился на него и нанес ему удар. Тут они перестали сдерживаться и убили своего императора, а вместе с ним и Эклекта.(2) Ведь только он один не покинул Пертинакса и защищал его, насколько мог, так что даже ранил нескольких человек. После этого я, и раньше считавший его прекрасным человеком, преисполнился настоящим восхищением перед ним. А воины отрубили Пертинаксу голову и водрузили ее на копье, гордясь своим деянием.(3) Так погиб Пертинакс, попытавшийся за короткое время исправить всё. Несмотря на весь свой огромный опыт, он не понимал, что невозможно привести в порядок всё сразу, не подвергая себя опасности, и что восстановление государства, как и многое другое, требует времени и мудрости. До возраста шестидесяти семи лет он не дожил четырех месяцев и трех дней, а правил восемьдесят семь дней.
11(1) Когда распространилась весть о несчастии, постигшем Пертинакса, одни побежали к себе домой, а другие — в военные казармы, заботясь о своей собственной безопасности. А Сульпициан, который как раз в это время был отправлен Пертинаксом в военный лагерь, чтобы навести там порядок, и еще оставался там, стал прилагать усилия к тому, чтобы его самого провозгласили императором.
