— На такси?
— На такси. Шепнул на прощанье, что, не дай бог, болтану где, меня из-под земли достанут. Я посидел немного дома — и на вокзал. Клиента искать нового. Вот Юру и надыбал. А на другой день на дачу вернулся.
— Ты звонил после убийства по этому телефону?
— Нет, не стал. Пошли они все подальше со своими заморочками.
— Телефон с собой?
— Нет, он на кухне, на холодильнике стоит.
Пауза. Оперы переглянулись.
— Номер, номер, спрашиваю, с собой?
— Да, да, в кошельке.
Николай Филиппович достал небольшое складное портмоне:
— Вот. Это двойка. У меня почерк такой.
— Расшифруем. Паша, пробей-ка номерок.
Гончаров принялся накручивать диск телефона.
— Ребята, мне-то что делать? — взмолился насмерть перепуганный дачник. — Он ведь догадается.
— Ну и что? Ты ему вот что скажи: я, мол, честный гражданин и не боюсь умереть от ваших бандитских лап. Шучу, дорогой. Езжай на дачу, никто тебя не тронет. Позаботимся. Нам что, лишние «глухари» нужны? Но покамест, однако, продолжим.
Белкин выдвинул один из ящиков стола и достал запечатанный полиэтиленовый пакетик с одноразовым шприцем. В связи с тем, что кабинеты следователей были буквально завалены вещдоками, которые зачастую навсегда терялись в кучах барахла, наиболее важные улики оперы предпочитали хранить у себя.
— Знакомая вещица?
— Вроде шприц.
— Сами видим, что не телефон. Чей шприц?
— Не знаю.
— Как так? Обнаружен и изъят из вашей отдельной квартиры в присутствии господ понятых. Вы, Николай Филиппович, часом не наркоман? Надо бы ваш участочек дачный проверить. Глядишь, снимем урожай дикорастущей конопли.
— Да не мой это шприц. Мне уколы последний раз пять лет назад кололи, когда желтуху подцепил. И то не дома, а в больнице.
— Так чей «баян»-то? Ну, в смысле, шприц?
— Не знаю. Может, Марат оставил? Он же спешил.
— Может. Всё может. Только не хочется мне по новой вам песни петь про дачу ложных показаний. Что за дачу можно лишиться дачи. Ничего сказал? Поэтому идите, Николай Филиппович, и снова думайте. Про дачи. И как говорят наши отечественные бандиты: «Не дай бог случится „непонятка“ — сразу начнётся разборка». Всё, уважаемый, свободен.
* * *
Младенца нашли в мусорном баке. Завёрнутого в рваную белую тряпку с розовыми полосками. Нищий, пытаясь добыть в мусоре что-нибудь съестное, наткнулся на свёрток, а развернув, выронил и убежал.
Младенец был похож на куклу. Вовчик видел как-то в супермаркете такую. С открывающимися глазами и ртом. Сто долларов.
Но это была не кукла. Когда-то живое существо, которое, едва появившись на свет, успело разве что глотнуть воздуха и крикнуть. А потом… Что было потом, может определить только экспертиза.
Белкин осторожно разорвал окровавленную тряпку. Мальчик. Длинная пуповина переплела крохотные ножки. Вовчик выпрямился и огляделся.
— Старый, давай подальше от бака отнесём. Вон, на траву, — обратился он к стоявшему рядом участковому.
— Велели не трогать, пока эксперта с медиком не будет.
— Плевать. Что ж ему, у помойки лежать?! Не мусор же.
Белкин, ухватившись за краешки тряпки, приподнял ребёнка и перенёс на траву.
— Вот суки, — вздохнул участковый. — Зачем рожать-то, если не хочешь? Аборт сделай, а если прозевала, оставь в больнице. Гробить-то на хер?
— Может, мертвый родился?
— Сомневаюсь. Зачем тогда в мусор бросать?
— Да мало ли? Хоронить сейчас дорого.
— Что за житуха?! Чернуха сплошная. Вот что показывать надо, а не «настоящую Америку». Настоящую Россию. Козлы.
К кому была обращена последняя реплика, участковый не уточнил, а Вовчик и не переспрашивал. Русский язык тем и хорош, что одним, весьма простым словом можно очень точно передать настроения и свои чувства.
— Откуда принести могли?
— Да откуда угодно. Вон, две женские общаги, с той стороны ещё одна. И домов куча.
— «Глухарь» значит. По общагам, конечно, можно пробежаться, с комендантами поболтать, а по домам как ходить? Здрасьте, это не вы там в помойку дитё выкинули? Тьфу…
Вовчик снова склонился над тельцем. Сегодняшний случай был, к сожалению, не так редок. Убийства новорождённых — весьма распространённое преступление. И, как правило, нераскрываемое.
