— Все так… Порой нам не хватает оперативных сотрудников, чтобы вовремя реагировать. Я тут сделал запрос в Москву. В главке располагают куда большими возможностями, чем мы… Мне сообщили, что немцы считают участок расположения Тринадцатой армии одним из приоритетных. Не исключено, что в этом месте они предпримут попытку прорыва.
— Судя по тому, что здесь происходит, на этом направлении у них работает очень опытный резидент.
— По поводу резидента… все так, его рук дело! Никто не знает, откуда он прибыл, как он выглядит. Есть предположение, что он из военных, легализовался в одну из фронтовых частей. Все бандеровские вылазки очень тщательно спланированы, с военным искусством… Любят нападать на какие-нибудь небольшие объекты: магазин, войсковую обслугу. Два дня назад бандеровцы расстреляли бойцов походно-починочной мастерской. Забрали все сапоги! Ясно, что не на продажу, а для пополнения своих нужд. Сапоги на войне всегда востребованы… Так что нам нужна любая информация об этом резиденте… Не буду тебя задерживать, дел у тебя много. Доложишь мне завтра, как продвигается следствие!
— Есть доложить! Разрешите идти?
— Ступай!
Последующие четыре часа Тимофей Романцев в сопровождении двух бойцов обошел близлежащие хутора в надежде отыскать возможных свидетелей убийства старшего лейтенанта Григоренко, но все жители, будто бы сговорившись, твердили одно:
— Не бачили![8] — и старались как можно быстрее завершить неприятный разговор и спровадить нежданных гостей со двора.
Последним, к кому наведался в этот день Романцев, был старик лет семидесяти с отвислыми длинными усами, в широкополой шляпе. Запомнились его глубоко запавшие глаза, в них — непокорность, вызов. Хмуро посмотрев на вошедших, он изрек:
— Зря ви тут шукайте, нихто вам ничого не скаже. Ви пишли, а нам тут ще з сусидами жити. А вже вони ничого не забувають[9].
Так что можно было считать, что день прожит зря.
Уже подъезжая на автомобиле к штабу дивизии, двухэтажному кирпичному особняку с низеньким мезонином без окон (в прежние времена усадьба какого-то зажиточного помещика), он почувствовал некоторое облегчение. Следовало немного отдохнуть, собраться с силами, а там можно и дальше впрягаться в работу.
Не успел Тимофей войти в комнату, как тут же прозвенел звонок.
— Капитан Романцев, — подняв трубку, произнес он.
— А-а, пришел, — послышался чей-то добродушный голос, — а я все звоню да звоню и никак не могу застать хозяина. В работе весь, наверное? А мне ведь переговорить с тобой нужно.
— С кем имею честь разговаривать? — стараясь скрыть раздражение, холодно ответил Романцев.
— Это подполковник Кондратьев тебя беспокоит, заместитель начальника контрразведки армии. Слыхал о таком? — уже с иронией спросили у него на том конце провода, и Тимофей посчитал это скверным знаком.
О предупреждении полковника Утехина он не позабыл. Грудину обожгло неприятным зноем. Звонок был явно не к добру. Утром они повстречались во дворе штаба, но о предстоящем разговоре подполковник не обмолвился ни словом. Выглядел доброжелательным и располагающим, пожелал хорошей дороги и крепко тиснул на прощание руку.
«Чего же случилось? — терялся Тимофей в догадках. — Может, кому-то не понравилось содержание моих писем, отправленных домой? На фронте случается и такое. Следовало быть как-то поаккуратнее».
— Слушаю, товарищ подполковник.
— Вы не заняты? — перешел Кондратьев на официальный тон.
— Занимаюсь текущими делами.
— Понимаю вас, они никогда не заканчиваются. Значит, у вас найдется несколько минут для разговора?
— Найдется.
— Тогда зайдите к нам. Нетелефонный разговор!
Видимо, за прошедшие несколько часов произошло нечто такое, что заставило подполковника Кондратьева пригласить Романцева в отдел контрразведки.
Взяв с вешалки фуражку, Тимофей, терзаемый дурными предчувствиями, вышел за дверь.
Подполковник Кондратьев сидел за своим столом и что-то сосредоточенно писал. Увидев вошедшего капитана, показал ему рукой на свободный стул, стоявший напротив, и произнес:
— Еще минуту… Посиди пока. Нужно срочно дописать донесение.
Тимофей понимающе кивнул и сел на указанный стул.
