Но были в этой благоприятной в целом обстановке и свои контрасты как напоминание о каторжной тюрьме. Таким контрастом выступали два неизлечимо больных умалишенных, привезенных из Новобелгородского централа, --Александров и Емельянов. Пунктом помешательства Александрова было убеждение в том, что, он уже давно освобожден, а его не выпускают из тюрьмы. Поэтому он всегда находился в камере одетым, с шапкой на голове и весь день простаивал у самой двери. Как только дверь отворялась, он кидался вон во двор. Поэтому к нему приходили всегда двое надзирателей: один отпирал или запирал дверь, другой его удерживал.
Но еще более тягостное впечатление производил Емельянов, тот самый, из-за которого Вера Засулич стреляла в градоначальника Петербурга Трепова. Емельянов вел себя обычно тихо, но разговаривать с ним было невозможно. Весь вид его, глаза, полные мрачного безумия из-под нависших бровей, заставляли всех испытывать внутреннюю дрожь при каждом его приближении. Он мог внезапно устроить сцену, созвать всех и разразиться потоком обвинений против отдельных товарищей: то он якобы видел, что кто-то одевался в централке в жандармский мундир, то ходил в компании с надзирателем и т. д.
Когда Войноральский первый раз увидел Емельянова здесь, в Мценской пересыльной тюрьме, у него сжалось сердце от боли. Он спросил у Мышкина и Виташевского (члена одесского кружка И. М. Ковальского), как развивалась болезнь Емельянова.
-- Я могу рассказать об этом, -- ответил Виташевский,-- со слов Сирякова, который беседовал с Емельяновым в первый период его болезни. Сумасшествие у Емельянова началось с галлюцинации обоняния и вкуса. Ему представлялось, что в его камеру надзиратели напускают какой-то газ, а к пище подмешивают яд. Сиряков посоветовал Емельянову проверить собственные впечатления ощущениями других товарищей, и если все товарищи подтвердят, что его заключения неверны, то и он должен признать их таковыми. Но вы понимаете, что при отсутствии всякого лечения и нормальных условий жизни, а также веры в возможность когда-нибудь выйти из этой крепости заживо погребенных остановить развитие болезни было невозможно.
-- Тем более, -- добавил Мышкин, -- что общение с товарищами было максимально ограничено и оставались лишь случайные редкие встречи во время прогулок и перестукивание.
-- И Емельянов окончательно сошел с ума, -- закончил свой рассказ Виташевский. Войноральский, тяжело вздохнув, произнес:
-- Здесь трагедия не только самих больных, а и всех других, которые их видят в таком состоянии.
-- Конечно, -- подтвердил Виташевский, -- в лице Емельянова и Александрова и других таких же мы видели живое указание на то, к чему неизбежно в конце концов приведет централка всех нас без исключения. Я вам расскажу такой случай, -- продолжал Виташевский. -- Когда в нашей тюрьме на караул стал заступать новый батальон, караульный офицер из любопытства заглянул в глазок моей камеры и у него вырвалась фраза: "Да ведь это с ума можно сойти, сидя в такой обстановке". А старший надзиратель ему ответил: "Да половина и так сумасшедшие, а остальные тоже скоро сойдут с ума".
-- Давайте вспомним о чем-нибудь приятном из прошлого, -- предложил Сажин и продолжал:
-- Со мной был такой случай, когда меня в поезде везли в Харьков. На какой-то станции за Курском две женщины, мне неизвестные, проходя мимо моего вагона, просунули мне через решетку букет цветов, не обращая внимания на то, что эту сцену наблюдали жандармы. Старший жандарм тут же побежал к офицеру с докладом. Офицер отобрал у меня цветы и послал жандарма задержать этих двух женщин, но их, конечно, и след простыл.
-- Да, это примечательно, -- произнес задумчиво Войноральский. -- Народ оценит и в будущем наши усилия, они не могут пропасть зря, слишком много крови пролито.
В один из дней Александрова и Емельянова увезли из Мценской пересыльной тюрьмы в психиатрические больницы.
Свидания с родными и друзьями, приезжавшими из разных губерний России, ослабленный режим контроля привели к тому, что бывшие узники централов имели в своем распоряжении газеты, журналы, книги и устную информацию. А так как все 30 человек не могли прочитать газеты в один день, то договаривались делать обзоры событий по газетам каждый вечер в столовой, причем Ковалик делает обзор о событиях за рубежом, а Мышкин -- о событиях в стране.
