– Нашим не хватает слаженности, – замечаю я. – Линия нападения неплохо открывает бреши, но беки каждый раз не готовы в них бежать.
– В точку! – Отец пребольно хлопает меня по пострадавшему плечу. – Я всегда говорю: создавать моменты наши умеют – осталось научиться их использовать!
Мы с отцом наверняка не первый раз сходимся во мнении, но других случаев я просто не помню. И еще, оказывается, из-за амнезии я забыл, как это здорово, когда отец тебя хвалит.
Элен разгромила кукольную квартиру и смертельно заскучала.
– Папа, может, уже пойдем?
– Не сейчас, детка, – отвечает отец, не отрывая взгляда от футбольного поля. – Еще только третья четверть.
Я направляю камеру на сестру.
– Может, расставишь мебель обратно? И тогда мы снимем фильм про твоих кукол.
Она смотрит на меня с презрением.
– Это не куклы, а Барби.
– Из Барби могут выйти прекрасные актрисы, – говорю я.
Элен старательно расставляет на трибуне пластмассовые стулья и столы, а квотербек Джоуи Петронус тем временем пасует мяч прямо в руки противнику, после чего «Ист-Норвич» легко зарабатывает еще один тачдаун.
Этого отец уже снести не в силах и на чем свет стоит кроет игроков, тренеров и даже ребят, которые рисовали разметку на поле. Под конец достается и мне:
– А ты что расселся со своей камерой? Тебе бы не картинки снимать, а по полю бегать! Ты сам не помнишь, как здорово играл, но поверь мне, игрок из тебя что надо!
Я собираюсь объяснить отцу, что мне надо снять игру для видеоежегодника, но вовремя спохватываюсь. Интуиция подсказывает, что отец хочет услышать от меня совсем другое.
– Я хочу снова начать играть, – говорю я. – И начну, как только разрешит врач. Вот увидишь, я обязательно выйду на поле.
Отец довольно кивает.
– Да, Чемпион, мы, Эмброзы, такие! Мы делаем дело. А другие пусть нас снимают, если так хотят.
Элен разыгрывает целую пьесу про своих Барби. Я снимаю ее на видео и параллельно слушаю отца, эмоционально комментирующего матч. Приключения Барби его, как ни странно, ни капли не интересуют.
Закончив снимать, я на крошечном экране камеры показываю Элен, что у меня получилось. Она визжит от восторга.
И тут – на трибунах стадиона, на поле которого две команды играют в плохой футбол, – я вспоминаю.
Со способностью запоминать у меня порядок. Я прекрасно помню все, что было со мной с того момента, когда пришел в себя. Но до больницы, до падения с крыши у меня в памяти пустота и одна только странная картинка: девочка в синем платье.
Но теперь я вспоминаю кое-что еще.
Элен. Она визжит, прямо как сейчас на стадионе.
Хотя нет… В воспоминании в ее визге ни радости, ни восторга. Щеки малиновые, лицо перекошено, вот-вот разревется.
У меня в руке плюшевый мишка. Ее любимая игрушка – это я помню отчетливо. Мишка у меня в левой руке… А его голова – в правой.
Я оторвал голову любимому плюшевому медвежонку четырехлетней девочки!
Далеко не самое приятное воспоминание, но все же…
– Я кое-что вспомнил!
– И что же? – равнодушно спрашивает отец; игра ему гораздо интересней.
– Что-то, что случилось до того, как я упал с крыши!
– Вот видишь! – Теперь отец сияет, как победитель. – Я же говорил, что с тобой все в порядке. Скоро окончательно вернешься в строй. А команде ты сейчас нужен как никогда!
На поле наш хавбек получает мяч и падает, погребенный под кучей игроков «Ист-Норвича». Отец на секунду отвернулся и пропустил этот момент – не заметил небольшой бреши на слабой стороне линии защиты.
А эту брешь можно было проскочить. Я бы точно проскочил!
Финт влево – вот бы что я сделал.
Уйти от лайнбекера – и вперед! Мысленно делая рывок, я втягиваю голову в плечи.
Теперь я вижу: я играл в футбол!
Вернее – играю. Я вижу себя на поле, и эта картина постепенно затмевает воспоминание о медведе с оторванной головой.
В конце концов, это всего-то мягкая игрушка. Сейчас Элен безоблачно счастлива, а все обиды остались в прошлом.
Да она уже, поди, и забыла про того медведя.
