Вернувшись в пансион, я набрал номер Габора. Пора было серьезно поговорить с миллиардером. Для связи с ним, я использовал защищенную от прослушивания линию, поэтому можно было называть вещи своими именами. Голос капиталистического аллигатора был по-прежнему печален. Видимо груз ответственности за присвоенные богатства легче не стал. Как я и предполагал, Габор уже знал о последних событиях. Пастернак своевременно информировал своего хозяина.
– Вы были у этого, так называемого, Хичкока? Никася действительно у него? – с легким беспокойством в голосе спросил меня олигарх.
– Никася в Париже, а Хичкок на том свете.
– Это вы его убрали, господин Баринов? – вежливо поинтересовался Габор.
– Я опоздал. С ним до меня кто-то поговорил настолько грубо, что от парня осталась едва ли половина. Причем не лучшая. Однако Хичкок успел мне сказать, что это был гость из России, а Никасю спрятали в Париже.
– И что вы думаете обо всем этом, господин Баринов?
– Мне кажется, что ваша дочь почему-то очень нужна двум разным группам лиц. Одни ее похитили и удерживают. Почему похитили и для чего удерживают – пока неизвестно. Другие пытаются ее найти, не останавливаясь ни перед чем. Возможно, где-то в вашем окружении происходит утечка информации. Вторая команда знает о моем задании и пытается мне помешать.
– Что вы предполагаете делать дальше? – задал вопрос Габор.
– Необходимо ехать в Париж.
– Так поезжайте! Я распоряжусь, чтобы Пастернак оказал вам любое содействие.
Я хмыкнул.
– Вам не кажется, Виктор Юрьевич, что пришло время пересмотреть наш договор? История становится, чем дальше, тем страшнее.
– Сколько? – просто спросил этот барыга.
– Пятьдесят тысяч. Половина сейчас, половина, когда ваша дочь будет в безопасности.
Габор не раздумывал.
– Заметано. Свяжитесь с Пастернаком. Договоритесь с ним, как и что. А я прикажу Тарантулу, чтобы он нашел крысу, которая у нас завелась. Не теряйте времени. Я на вас надеюсь, господин Баринов. Крепко надеюсь!
Хотя уже смеркалось, я не откладывая, позвонил Ефиму Борисовичу. Безрезультатно. Человечек не отвечал. Пока я занимался делами, Сашка собрала вещи. Сообразительная девчонка догадалась, что в самое ближайшее время мы покинем наше убежище. Она сбегала в кафе на первом этаже и купила несколько дёнеров – турецких гамбургеров. Мы наскоро перекусили. После еды я снова попытался дозвониться до Пастернака. Тот по-прежнему не брал трубку. Больше ждать было нельзя. Я предупредил хозяина пансиона, что мы на пару дней уедем – осматривать рейнские замки. Сдав ему ключи от комнаты, мы заняли места в БМВ и отправились в гости к маленькому лысому человечку.
Теперь наш путь лежал на север. Пастернак жил неподалеку от главного вокзала Кельна на Вайденгассе. Пока мы добрались до этого тихого переулка, уже совсем стемнело. В бархатно-черном небе зажглись мириады ярких звезд. Теплый вечерний воздух наполняло благоухание цветов. В окнах небольших домиков, которыми была застроена улочка, горел мягкий свет. Слышалась негромкая музыка, смех. Жители отдыхали, играли с детьми, ужинали.
Привычно оставив машину подальше, мы, пройдя по безлюдной улице, остановились перед изящной калиткой, за которой в глубине двора высилось темное здание. Ни один огонек не оживлял мрачный фасад. Ни один звук не доносился из-за каменных стен. Сашка тихонько взяла меня за руку и шепнула:
– Что-то меня опять колбасить начинает. Я за этот день столько ужасов насмотрелась, сколько за всю жизнь не видела.
Я успокаивающе сжал ее горячие пальцы.
– Соберись, девочка. Мне тоже не нравится это место. Сейчас проверим, есть ли кто в доме.
Я надавил на кнопку звонка. В тишине было слышно, как в доме прозвучал мелодичный гонг. Никакого движения. Немного подождав, я снова позвонил. На этот раз подольше. Ничего не изменилось. Громада дома все так же безмолвно темнела перед нами.
