– Наркотики ведь тоже не действуют?
– Насколько я знаю, нет. Но, значит, он нашёл выход в передозировке. Знаешь что? Не нравится мне всё это. Обычно он заранее предупреждал меня, когда хотел экспериментов.
– Он был в сегодняшнем костюме. Лежал в ледяной воде. Я подумал, что он уже умер.
Эдвард округлил глаза и сердито проговорил:
– Что? В костюме? Да что с ним такое… Я думал, он хотя бы хорошо подготовился, прежде чем экспериментировать. Получается, это всё было сделано на эмоциях.
Я устало произнёс:
– Не понимаю, что в его голове. Вот честно. Смотрю на него и не понимаю, о чём он думает.
– Быть может, это и к лучшему. Достаточно нам и одного психа в команде.
– Можете передать отцу, что я почти разобрался с тёмной материей. – Я неотрывно разглядывал картину Давида на стене, «Бонапарт на перевале Сен-Бернар», и, помедлив, добавил: – Думаю, что смогу сдать экзамен.
Мне не хотелось вновь весь сеанс просидеть в кресле напротив психиатра. Неуютно постоянно быть у неё на виду. Складывалось впечатление, что я не более чем лягушка, которую следует препарировать на уроке биологии.
– Почему бы вам самому ему об этом не сказать? – произнесла миссис Рипли ровным бесстрастным голосом.
– Но именно вам платят за решение моих проблем, – как само собой разумеющееся возразил я.
– Вы сегодня довольно грубы.
Я стоял к ней спиной, но слышал в её голосе лёгкое удивление. Если она обиделась, то никак этого не показала.
– Прошу прощения, у меня не было намерения вас обидеть, – поспешно заверил я, повернувшись; миссис Рипли улыбалась одними уголками губ, взгляд её был заинтересованным, словно я предстал перед ней в новом свете. – Возможно, дело в том, что у меня сегодня выдалось не самое лучшее утро.
– Что-то произошло этим утром?
– Ничего. – Я пожал плечами. – Просто проснулся в своём доме.
– Вам не нравится находиться в собственном доме?
– Скажем так… – Задумавшись, я ответил, стараясь не разбрасываться громкими словами: – Я не в восторге.
– Где бы вам хотелось находиться?
– Иногда кажется, что я не на своём месте. Быть может, я мог бы учиться и жить за границей. – Я повернулся к картине и продолжил разглядывать мазки: – Там, где другие порядки. Другие нравы. Где все равны.
– Что вас останавливает?
– Возможность стать отшельником, – отшутился я, но в глубине души понимал, что в моих словах доля правды всё же занимает не последнее место.
– Есть такая вероятность?
– Вполне. Боюсь, что, очутившись среди чужаков, я вообще перестану общаться с людьми. Здесь моя семья, друзья. А там, – я взглянул на неё с улыбкой, – кто знает. Среди незнакомцев, может, окончательно замкнусь в себе?
– На наших сеансах вы не замкнулись. По сравнению с первым сеансом наметился большой прогресс. Может, не всё так плохо?
– Вам платят за разговоры со мной. Я просто не хотел доставлять неудобства. Но, знаете, я бы предпочёл просто помолчать.
– Ещё одна грубость, мистер Хитклиф. Вас очень заботит оплата моего труда.
– Простите. Я не это имел в виду, – промолвил я и постарался скорее сменить тему. – Думаю, что когда поступлю в Академию Святых и Великих, то перееду в общежитие.
– Хороший способ выйти из зоны комфорта. Вы говорили об этом с отцом?
– Мы даже мою драку всё ещё не обсудили. А может, он и не хочет это обсуждать. Как вы знаете, старейшины много работают. У него нет времени на меня. Что-то мне подсказывает, что вас наняли именно для таких разговоров. Отец перекинул часть ответственности.
– Вам не хватает отцовской любви?
– Я в порядке. – Усмехнувшись, я неспешно перешёл ко второй картине Давида.
– Ваши поступки и слова говорят об обратном.
– Мы можем поговорить о чём-нибудь другом? – сдержанно спросил я.
– Хорошо. На прошлом сеансе вы были немного расстроены. Как сейчас себя чувствуете?
– Я был скорее без настроения. Мало что изменилось с прошлого сеанса.
– Дело в друзьях? Вы обмолвились, но не стали продолжать тему.
– У вас хорошая память. Но я не хочу говорить о друзьях.
– О чём бы вы хотели поговорить?
– Вы явно не одобрите моё предложение. Я бы помолчал до конца сеанса. – Я посмотрел на настенные часы. – Осталось минут двадцать.
