Оливия обладала потрясающе тонкой лебединой шеей, миниатюрными плечами – казалось, я мог сжать их, не применяя силы. У неё были изящные длинные пальцы, нежная кожа – хоть я никогда не брал её за руку, но был уверен, что она мягкая, как шёлк, – а какой от неё исходил приятный аромат – цветочный, сладкий, еле уловимый!..
– Я переживаю за него, – произнесла Оливия.
Она обошла меня и прислонилась к стеллажам рядом. Я посмотрел в том направлении, куда она указала. Напротив нас, в центре зала, сидел Оливер и усердно что-то переписывал из учебника в тетрадь. Повернись он, всё равно бы нас не увидел. Мы были спрятаны за книжными полками.
– Когда он привязывается к людям, у него напрочь отключается критическое мышление. Так было и с отцом, и с Бернардом.
Я ничего не отвечал, просто стоял рядом, наблюдая за Оливером. Мне казалось, что наши мысли сейчас заняты разными вещами. Я как заворожённый не мог перестать думать о близости с ней, в то время как её мысли блуждали вокруг брата.
– Я доверяю тебе и Леону. Вы не причините ему боли.
– Э… спасибо. – Я лихорадочно пытался придумать более подходящий ответ, но ничего не вышло. – Я никогда не обижу Оливера, не волнуйся.
Оливия улыбнулась.
– Знаю. – Она повернулась ко мне и придвинулась ближе.
И тут я запаниковал. Вся её поза говорила о том, что она сейчас, прямо в библиотеке, прильнёт ко мне. Как вести себя? Обнять её? Взять за руку? Поцеловать?
– Я доверяю тебе, Готье. Но я не доверяю Скэриэлу.
– Что, прости? – Я будто бы вынырнул из плотного кокона. Разговор явно пошёл не в то русло, о котором я грезил.
– Я буду предельно честна с тобой. Ты заслуживаешь этого, – понизила голос Оливия. – Скэриэл либо очень хороший друг, либо корыстный лицемер. Признаюсь, я пока не могу определиться.
– Почему ты так думаешь?
– Может, я сужу по своему окружению, – задумалась она. – Может, я привыкла думать о людях плохо.
– Скэриэл много раз меня выручал.
– Приятно слышать. Я хочу ошибаться на его счёт. Но меня пугает другое. – Она придвинулась ещё ближе. – Оливер быстро сближается с ним. Он слетает с катушек, если человек ему очень нравится.
– Я понял, но, уверяю, Скэриэл классный… Он не замышляет ничего плохого. Он бы так не поступил.
– Ты не знаешь наперёд всего, что может с нами произойти. Не будь так уверен. Чужая душа – потёмки.
– Послушай, Оливия…
– Нет, это ты, пожалуйста, сейчас послушай меня. Я не буду больше скрывать свой характер и скажу сразу.
Она резким движением ткнула меня чем-то острым в районе бедра. Было не больно, скорее неприятно, но я сдержал внезапный порыв её оттолкнуть.
– Это заточенный простой карандаш упирается в твоё бедро, – тихо произнесла Оливия. – Передай Скэриэлу, что если он попытается причинить боль моему брату, то в следующий раз я воспользуюсь ножом для вскрытия писем. Ему это точно не понравится.
– Ты переходишь границы, – твёрдо проговорил я, стараясь удержать на лице непроницаемое выражение.
– Пусть и так. – Она отошла, держа карандаш, как холодное оружие. – Пусть сейчас я перейду границу, но, если Скэриэл только пальцем тронет Оливера, я добьюсь его изгнания в Запретные земли. Ты его друг. Передай ему мои слова.
Я хмуро глядел на неё. Не могу отрицать, что Оливия была прекрасна даже в этом боевом настрое, но с каждой нашей встречей с неё как будто слой за слоем слетала шелуха придуманного мной образа, ореола неприкосновенной, кроткой красоты.
– Что вы тут оба забыли? – Внезапно рядом возник Оливер, оглядел нас и изобразил такое хитрое лицо, словно поймал за чем-то постыдным. – Я вас везде ищу.
У меня не было даже сил что-то вымученно доказывать. Если он воспринял наше уединение как порывы влюблённой парочки, то был абсолютно не прав. Сейчас между мной и Оливией летали молнии и искры, но точно не от жгучей страсти.
– Из вас бы вышла милая парочка, – хмыкнул Оливер.
– О, – внезапно произнесла Оливия. – Вспомнила, что не скопировала ещё кое-какие страницы.
Она торопливым шагом направилась в сторону нашего стола.
– Говорил же, ты ей точно нравишься. Помнишь «Г. Х.»? «Готье Хитклиф» – это сто процентов.
– Ага, помню.
