Работница библиотеки не заставила себя долго ждать. Она молниеносно оказалась у нашего стола и отчитала Оливера, пригрозив, что впишет его в чёрный список библиотеки и вход в священную обитель ему будет навсегда заказан.
Оливия изобразила такое ангельское смирение, что мне даже стало неловко. «Нам очень жаль, мой брат виноват, и мы приносим свои глубочайшие извинения, миссис Симмонс», – произнесла она тихим, виноватым голосом. Так вот как эту женщину зовут. Самое время узнать об этом в выпускном классе. Оливер сердито отвернулся и принялся с раздражением стучать пальцами по столу. Миссис Симмонс поджала губы, вздохнула и попросила нас быть тише.
– Молодец, – шёпотом произнесла Оливия, когда работница отошла.
– В общем, проблема с Бернардом решена, – закончил Брум, игнорируя сестру.
– Ну и славно, – бросила Оливия. – Давно нужно было с этим кончать. Я пойду попрошу отксерить эти страницы. Вам что-то нужно?
– Нет, нет, – торопливо проговорил я.
– А тебе?
– Мне, пожалуйста, двойной бургер и колу, – лучезарно улыбнулся Оливер.
Оливия тяжело выдохнула и направилась к миссис Симмонс. Оливер задумчиво опёрся на руку и посмотрел сестре вслед.
– Ты вообще планируешь что-то предпринимать на её счёт? – нервозно спросил он. – Или уже передумал?
– О чём ты?
– Ну, ты и Оливия. Она к тебе хорошо относится. Будешь что-то делать?
– Как-то даже времени не было подумать об этом.
– Скоро рождественская вечеринка; как обычно, наши семьи соберутся, будет романтично ей признаться.
– Не знаю даже, – нерешительно сказал я. – Уроков полно, уже неделю не продохнуть. Ещё экзамен по тёмной материи меня пугает. А ты как сам? Не против, что… – и тут я кашлянул в кулак, чтобы потянуть с ответом, – ну, признаюсь ей?
– Да нет, не против, – чуть погодя проговорил Оливер. – Но не думаю, что из этого что-то выйдет.
– Спасибо, это очень воодушевляет, – пошутил я, хотя, признаюсь честно, его слова меня задели.
– Да я, нет, правда не против. Просто не знаю, каким должен быть парень, чтобы вытерпеть её.
– Думаю, что ты преувеличиваешь.
Оливер посмотрел на меня как на глупца.
– Где вообще Леон? – спросил я, желая сменить тему.
– Он мне не докладывает, но, наверное, опять на репетиции «Щелкунчика». Заметил, как часто он прогуливает уроки и ему никто и слова не говорит? Надо было тоже заниматься балетом.
Я прыснул от смеха и мигом закрыл рот рукой. Оливер усмехнулся.
– Поэтому именно ты получил роль Дантона, а не Леон. Хотя актёр из Леона получше будет.
– О, польщён, – сыронизировал я в ответ. – Ты боялся, что в день выступления по Французской революции он не придёт из-за репетиций?
– Конечно, – кивнул Оливер. – Я всё предвидел заранее. – Он постучал пальцами по виску. – Думаю наперёд. Да я просто чёртов гений.
– А я было решил, что ты углядел во мне нераскрытый актёрский талант.
– Само собой, мой друг. – Он вновь постучал себя по виску. – Гений.
Я поднялся и сложил книги в стопку. Слишком мало информации, нужно поискать больше материала для эссе.
– Не в курсе, где здесь полки со Средневековьем?
– Что? – Брум оторвался от своих записей. – Честно говоря, не помню. Где-то там, в дальнем углу.
Я направился в сторону указанных стеллажей. Людей в этот час было не так много. Пятница, вторая половина дня, и многие предпочитали поскорее покинуть лицей и насладиться выходными. Не везло только выпускным классам.
Бездумно блуждая взглядом по старым книжным корешкам, я то и дело мысленно возвращался к рассказу Оливера. Скэриэл отправился с ним на встречу с Бернардом. Удивительно, как Скэр проникся проблемами Брума. Они знакомы не так давно, а Лоу уже помогает ему в таких ситуациях. Возможно, попади я в подобное положение, тоже бы не отказался от помощи. Как выяснилось, мы, чистокровные, даже решая свои проблемы, не можем обойтись без полукровок.
– Можно тебя на пару слов? – раздался тихий нежный голос.
Я поспешно развернулся, мигом заливаясь румянцем. Оливия стояла непростительно близко. Сделай я шаг, и смог бы прижаться губами к её лбу. Она смотрела на меня открытым проникновенным взглядом. Её белоснежная блузка со множеством многослойных рюшей визуально увеличивала маленькую грудь. Она стояла так близко, что я слышал, как она делает вдох, видел, как грудь слегка вздымается – всё это завораживало какой-то священной красотой, что веками любили обожествлять художники, скульпторы и поэты.
