Кто сказал, что окончилась война?
Самолет сбросил обороты, слегка просел, утратив привычную опору под плоскостями и, накренившись на крыло, нырнул в серую, густую, как известь, облачность. Пока пилот долго и осторожно строил посадочную «коробочку», нащупывая в непроницаемом, сыром тумане нить, ведущую борт к аэродрому, я поймал себя на мысли, что все это уже много-много раз было. Это скольжение в сырой взвеси к моздокской бетонке. Эта тревога неизвестности будущего и какая-то особенная, ни на что не похожая чеченская тоска…Эти посадки — они, как погружение на дно какого-то древнего, языческого ада, где нет прошлого и будущего, нет верха и низа, нет света и пейзажа. Нет даже библейской геенны огненной, а лишь один бесконечный, липкий, сырой и пронизывающий до холода под сердцем туман, в котором ты теряешься безвозвратно и безвестно, который, как кислота, растворяет чувства и ощущения, притупляет сознание и лишает надежды. Из которого, кажется, уже никогда не вырваться.
Нет, не зря у всех древних ад был наполнен туманом, в котором души усопших теряли память и чувства. Туман — символ скорби, безнадежности, одиночества.
И когда уже на глиссаде борт наконец вынырнул из облачности над верхушками приаэродромной лесопосадки, стало почему-то легче. Все вернулось на круги своя. Мы вновь были здесь, на пороге кавказского ада, за два года до конца второго тысячелетия. И чистилищем перед ним стелился под плоскостями Моздок.
Все было как всегда. Как год, как два назад. Распахнулся люк, и под ногами загудел, заходил ходуном знакомый трап, который подал к самолету такой же знакомый прапорщик из аэродромной команды.
Шел мелкий, нудный дождь, который то растворял туман, и тогда из него проявлялись недалекие приаэродромные постройки, то сам таял в тумане, и все вокруг тонуло в сырой хмари.
Нет ничего в этом мире тоскливее и безрадостнее зимы в северных предгорьях Кавказа…
Когда последний русский солдат наконец-то покинул Чечню, российское общество вздохнуло было с облегчением и в спасительной привычке забывать плохое попыталось тотчас избавиться от призрака этой безумной войны. Чеченская тема резко сошла с передовых полос газет на вторые и третьи. Отодвинулись в сообщениях телеведущих за кремлевские сплетни. И вообще, казалось, зеркально повторилась судьба афганской темы: война закончилась — забудем! Не вышло! Чечня, как неизлечимая болезнь, не отпускает Россию. Это Афган за две тысячи километров, отгороженный Амударьей, буфером Таджикистана, Узбекистана и прочих «станов», быстро источился из массового сознания. Чечня же не отпустила Россию. Все оказалось не так, как хотелось. Война не отпустила Россию. Сначала начались до кошмаров знакомые захваты заложников. Любой, за кого чеченец мог выручить хотя бы полудохлого барана, стал «товаром». А официальная российская власть — «покупателем», которому некуда деваться — а только платить, платить и платить. За голову и оптом. За ухо, за ногу, за ботинок. За все. Платить надо официально. Признав бандита и главного организатора всех операций боевиков Масхадова «законно избранным президентом», Москва теперь должна оплачивать разрушенное войной хозяйство «независимой Ичкерии», платить мзду за нефтепроводы, которые набивают деньгами, нет, не кошельки учительниц или врачей, а мошну банкиров и воров. Москва должна содержать чеченских пенсионеров, которые с воплями «Аллах акбар!» ведут свои бесконечные «зикры» и бесятся, как ведьмаки на шабаше, проклиная эту самую Россию и клянясь не пожалеть ничьей крови за «независимость Ичкерии». Нищей России теперь содержать чеченских «пионеров» — оставшихся по милости великого Джохара без образования и грамоты, зато хорошо изучивших боевое применение гранатометов, мин и правила ритуального умерщвления «русских собак». Но и это еще не все. Весь ужас заключается в том, что после ухода русских войск война просто не закончилась. Она всего лишь видоизменилась и чумной старухой потянулась вслед за ушедшими колоннами в Россию.
![Мы снова уходим в бой… [Рассказы писателей Вьетнама]](/uploads/books/images/5a/5a62a203b13a98ebd37930a1d000a24a3faf28f3.jpg)
