В пригороде Канберры в это время еще безмолвствовала ночь. Впрочем, для некоторых его жителей новый день начинался именно в это время суток. К их числу, несомненно, относился и редактор одной из популярных городских газет. По долгу службы он первым просматривал ее свежий номер. А поскольку она должна была быть в продаже уже утром, то и читать ему приходилось ее тогда, когда будущие читатели еще досматривают седьмой сон.
В соответствие с традицией, установленной неизвестно когда и непонятно кем, но свято чтимой более сотни лет, он должен был делать это за чашкой крепкого кофе и сигарой. Зная, что газету принесут с минуты на минуту, сей милый толстячок, насвистывая легкомысленный мотивчик, готовился к ритуалу. Он заварил кофе и зажмурился от удовольствия, вдохнув его аромат. Затем потянулся к фумидору. Но не успел он достать оттуда сигару, как в комнату вошел посыльный и положил перед ним газету.
Вытащив из кармана традиционную монету и отдав ее посыльному, редактор откусил кончик сигары и, прикурив ее, затянулся. На лице у него было написано неописуемое блаженство. Возможно, и это входило в установленную традицию. Но то, что произошло потом, ни в какую традицию входить уже не могло.
Отхлебнув кофе и взяв в руки газету, он произнес фразу, за которую раньше в приличном обществе били канделябрами. Однако надо признать, что так на его месте поступил бы каждый.
Потому что на первой полосе, чуть ниже названия газеты, под аршинным заголовком: «Иуда Искариот против человечества» было написано: «Когда-то ради вас я потерял свое имя и душу. Но настал час, и я пришел. Пришел, чтобы вернуть и то и другое. И вам меня не остановить».
Несчастный редактор протер глаза. Увы, чуда не произошло. Точнее, оно не исчезло. Заголовок, как и прежде, красовался на первой полосе.
Ошеломленный редактор машинально сверил выходные данные: ошибки не было, то была его газета. Бледный как полотно, он позвонил в типографию и срочно затребовал макет. В ожидании, пока поднимут макет, он дрожащими руками, стал перелистывать остальные страницы. Не заметив там чего-либо подозрительного, он вновь раскрыл первую страницу. Когда пришел один из типографских менеджеров, редактор вырвал из его рук принесенный макет и впился в него. Материала об Иуде там не было. Смерив менеджера уничтожающим взглядом, редактор сунул ему газету под нос.
Тот прочел заголовок и повторил фразу, совсем недавно произнесенную редактором. Повторил несколько раз, как заклинание, все громче и громче, а потом с газетой в руках ринулся обратно в цех. За ним, рассыпая громы и молнии, помчался редактор.
Когда они вбежали в цех, печатники уже смывали краску из машин. Быстро найдя мастера, они стали кричать и тыкать ему в лицо макет и газету. Когда ошарашенный мастер понял наконец, в чем его попрекают, он подошел к стеллажу и нашел нужную форму. Взглянув на нее, он показал ее гостям. Эх, лучше бы они ее не смотрели! Потому что там не было и намека на Иуду!
— Необходимо срочно приостановить отгрузку тиража, — простонал редактор, хватая за грудки прижатого к стене менеджера.
— Поздно, — прохрипел тот, — последняя машина выехала из типографии четверть часа тому назад.
Отпустив полузадушенного менеджера и машинально пригладив помятые борта его пиджака, редактор безвольно прислонился к стене. На его лице не было ни кровинки. Напротив него, хлопая глазами, стоял и смотрел на газету мастер. Дрожащей рукой редактор достал мобильную трубку и набрал номер главного редактора. Когда в трубке прозвучал недовольный голос сонного шефа, редактор хотел было что-то сказать, но осекся и заплакал…
Несчастный не знал, что в это время то же самое творилось и в десятке других ведущих мировых газет.
