Корректно выждав небольшую паузу, собеседник продолжил:
— Не склонен приписывать это предательство алчности и Нильс Рунеберг. Полагая, что видеть в качестве мотива предательства корысть означает примириться с самой низменной мотивацией, он предлагает противоположную мотивацию: гипертрофированный, почти безграничный аскетизм. Иной аскет, ради вящей Божией славы умерщвляет свою плоть. Иуда же, по мнению Рунеберга, сделал то же со своей душой. Отсюда тридцать сребреников и поцелуй. Отсюда же его самоубийство, чтобы погубить ее наверняка.
— Если бы так… — задумчиво сказал хозяин кабинета. — Но где ж найти таких аскетов? В истории их было совсем немного. Да и то вопрос, были ли они вообще или являлись плодом воображения романтиков, похожих на вашего Рунеберга. А сейчас… Сейчас их нет и в помине. И в ближайшее время не предвидятся. Времена не те. Не тот исторический момент. Мне бы парочку таких аскетов. Горы бы свернул. Но, увы, очень трудно при абсолютном реализме найти в человеке Человека. Именно поэтому вечно бьются Господь и дьявол, дьявол и Господь, а полем той битвы служит наша душа, душа человека, — закончил он и, посмотрев на часы, уточнил: — Это сказал Достоевский, а что до меня, то мне пора, иначе опоздаю.
Сказав это, он попрощался с помощником, и тот, выйдя из кабинета, аккуратно прикрыл за собою массивную дверь.
Центральная Азия, вечер того же дня
А в это же время, далеко-далеко от Москвы, за холмами, что разделяют две азиатские страны, уже догорал багряный закат. Уставшее за день солнце, поцеловав своими последними лучами девственно-белые облака, заставило их залиться розово-лиловой краской стыда.
Было тихо. Казалось, что притомившаяся за день природа, усыпив все видимое пространство, прилегла сама и ненароком задремала. И лишь оставленный без присмотра шаловливый ветер, словно малый котенок, без устали гонял по плоскогорью мотки верблюжьих колючек, силясь загнать их в многочисленные окрестные пещеры.
У входа в одну из них, недалеко от костра, скрестив под собой ноги, сидели несколько бородатых мужчин и вели неторопливую беседу. Внезапно вечернюю тишину нарушил чей-то тонкий, заунывный голос, который певуче затянул аяты Корана. Начался вечерний намаз. При первых же его звуках мужчины поднялись и, переложив свои коврики так, чтобы повернуться лицом на запад, к Мекке, пали ниц и стали молиться.
После окончания намаза они вновь сели в кружок и продолжили прерванную беседу.
— Звонил наш брат Хусам, — сказал бородач в полосатом халате. — У него вопрос. Позволяет ли шариат использовать для устройства тайника общественное место?
— Что ты ответил?
— Сказал, что посоветуюсь со старшими.
Его сосед, почесав плешь под пуштунской шапочкой, заметил:
— Лучше бы он меньше звонил. Говорят, неверные научились пеленговать из космоса даже мобильники. Нам пора менять телефоны. И пора уходить отсюда. Нельзя сидеть на одном месте больше недели.
Сказав это, пуштун замолчал, словно предоставляя возможность высказаться по этому поводу другим. Но те безмолвствовали, то ли соглашаясь, то ли выражая свое безразличие к вопросу. Тишину нарушало лишь сухое потрескивание горящих в костре сучьев. Убедившись, что каких-либо комментариев или реплик по поводу переезда не будет, тот, кто завел об этом разговор, пригладив окладистую бородку, продолжил:
— До наших братьев дошли слухи, будто в Армении объявился неверный, который когда-то предал пророка Ису.
— Джхуд? — подняв на него глаза, недоверчиво спросил его один из сидящих.
— Да, Джхуд, — подтвердил тот.
— Так сам он или кто-то себя за него выдает?
— В том-то и дело, что сам. По крайней мере, так утверждают люди, которые редко ошибались. И уж такую необычную информацию они проверили бы сполна, — ответил он без тени сомнения в голосе.
Возникло минутное молчание, после чего все обратили свой взор на сидящего в центре благообразного старца. Глаза его были закрыты. Казалось, он спал и ничего не слышал из того, что было сказано, и, посему не мог развеять их сомнения. Но сидящие рядом были иного мнения. Они хорошо знали его привычку слушать с закрытыми глазами, дабы зрительные образы не мешали уловить истинное значение сказанного. Словно уловив на себе их взгляды, старец, не открывая глаз, сказал:
