– Добрый вечер, сударыня! – неуверенно сказал Энквист маленькой буке. Та несколько удивленно встрепенулась, однако это проявление эмоций длилось ровно мгновение. Она снова стала насупленной, усталой и не желающей говорить без сильной необходимости. Оскар неловко поскреб щеку. – Ммм… Нет ли у вас чего покушать?
Девушка молча повернулась и открыла дверцу в стене. Внутри обнаружился чан с кипящей водой, над которым были за ручки подвешены небольшие кастрюли. Вскоре Оскар унес к ближайшему столику несколько тарелок, наполненных тушеной капустой и разваливающимися от избытка крахмала сосисками, а также большую кружку пива. Увы, хлеба не нашлось ни крошки. Девушка все также молча исчезла за дверью. «Может, она немая? – подумал Оскар, отправляя в рот разом целую гору капусты. – Или у малышки крупные неприятности». Она смотрела ему в глаза всего секунду, и столько боли и запертого внутри ужаса таили эти зеленоватые глаза, что Энквисту стало не по себе. Он видел в жизни много страданий, испытываемых людьми, но все это было давно и успело покрыться в памяти паутиной забвения. На какое-то время его отвлекла жратва – перцу здесь не жалели, и кружка пива была выпита очень быстро. Желудок, получивший долгожданную добычу, исполнял настоящие арии. Тело приятно отяжелело, по животу расплылась сытая теплота, пиво слегка замутило мозги (не сказать, что оно было приятным на вкус, однако крепким было точно). Через полчаса Оскар перевернул вторую кружку из-под пива и поставил в стопку пустых тарелок последнюю. Ужин был побежден, а победителя тянуло в сон. Он помотал головой, чтобы вернуться к жизни. Двигаться не хотелось совершенно, и только усилием воли он заставил себя встать и поплестись к стойке.
Толстяк стоял, привалившись к жалобно скрипящей стойке всем своим безобразным телом, и громко шептал грибообразными губами:
– Как мамочка, моя маленькая шлюшка? Говорят, она второй день лежит в жару? Угу? – Девушка стояла, сложив руки на стойку и опустив голову. Толстяк впился руками в исцарапанный пластик и вытянул вперед голову так, что его подбородки, складками свисавшие на шею, достали до стойки. – Теперь нам никто не помешает, козочка! Может, мы пойдем наверх, и ты сыграешь на моей губной гармошке? – Он дернулся, с трудом, булькающе хохоча. Девушка еще больше склонила голову и отодвинулась к стене. Как раз в этот момент Оскар подошел к стойке, на ходу вытирая губы.
– Эй, ты, кусок старого сала! – сказал он небрежно. – Проваливай отсюда и не заслоняй мне свет своей бесформенной фигурой!
Толстяк вздрогнул, медленно повернувшись к источнику угроз. Его тело оторвалось от стойки и теперь по-настоящему загородило свет. Сейчас Оскар разглядел толстяка лучше и не обрадовался увиденному. У мадьяра была маленькая голова с отвратительными редкими волосами, толстые плечи обхватом метра полтора и намного более объемистое брюхо.
– Что ты сказал, недоносок? – сипло спросил великан, скривив дряблые щеки. С высоты своего двухметрового роста он с полным правом смотрел на Энквиста, как на наглую букашку. Оскар вдруг почувствовал себя ребенком, столкнувшимся с хулиганом в подворотне. На какое-то мгновение ему стало страшно: такая туша не заметит его удара, ведь и кулак, и ботинок просто утонут в жировых прослойках. Довольный нерешительностью противника, толстяк смачно плюнул, попав на рукав плаща.
– Сейчас я покажу тебе, как тявкать на Ференца!
Кулак, похожий на огромную надувную игрушку, но вряд ли такой же мягкий, поднялся в воздух, чтобы обрушиться на лицо Оскара. Кожу на спине его пробрал предательский морозец страха. Стараясь все-таки не выдать свое настоящее состояние, Эпквист чуть подался назад и, сев на стул, грациозно вытащил из-за пояса пистолет. В полусумраке кабачка появился злой красный глаз, вперивший свой жадный взгляд прямо в жирное брюхо.
– Куда тебе со мной драться! – назидательно сказал Оскар. Кажется, голос звучал достаточно твердо. – Попробуй справиться с моим младшеньким братишкой!
Он весело поиграл пистолетом в руке, отчего лазерный зайчик стал резвиться по всему телу мадьяра. Толстяк глухо рокочуще зарычал, словно у него случилась отрыжка, и отступил прочь с занесенной рукой.
