— Достал всех, — повторил, ожесточась, Валера. — Сидишь тут, ноешь, а что у тебя плохого, ну? У тебя все замечательно, в отличие от меня, и я не пойму — за что? С детства у тебя все было: мама, папа, институты, шмотки, магнитофончики. А сейчас? Посмотри на себя, что ты пришел меня жизни учить? Ты, сытый, не знаешь, чего хочешь, с бабами не можешь разобраться, а все от нее, от сытости. Квартира у тебя. Предки за границей работают. Я, посмотри, как живу, не то что своей квартиры, отдаленного варианта, перспективы на жилье нет, с моими доходами как раз к пенсии и накоплю, если жрать вообще перестану, а тут еще маман женишка вот-вот приведет, ну я ей, конечно, приведу, я ей устрою. Жена у тебя нормальная, зарабатываешь… А за что зарабатываешь? За то, что сам развлекаешься, пьешь-жрешь от пуза, подумаешь, пластиночу покрутишь на свадебке, я бы тоже так хотел, но мне приходится задницу на восемь клиньев драть, стоя на морозе, чтобы втюхать этому быдлу хоть какую книжечку, им же ничего не надо, никто ни хрена покупать не хочет, стоят, перебирают, листики переворачивают. А теперь и эта работа накрылась медным тазом.
Валера сообразил, что рано раскрывать карты и обратился к безопасному прошлому:
— Почему, скажи мне, тебя еще в школе учителя отличали, — ах, Аличек то, Аличек се, а меня даже классная руководительница не могла запомнить по имени, так по фамилии до окончания школы и звала. У тебя две бабы было, живи, радуйся — нет! Обеим ухитрялся жизнь портить, кровь пить! Бабы-то тебя за что любили, с твоим-то характером? Ничего решить толком не можешь, трепыхаешься, как холодец, а все тебе само в руки плывет. Скажи, это честно? Почему у меня так хреново складывается, а ведь я гораздо больше тебя кручусь, и умом Бог не обидел, и характером, а что ни отыграю у тебя, в итоге все равно прогадываю, как объедки за тобой подбираю.
Валера накалялся все больше и больше, лицо его покраснело, гнев заливал глаза, мешая им смотреть прямо и нагло как обычно. Валера даже вцепился пальцами в край стола, словно надеясь переломить столешницу, как обгоревшую спичку, в доказательство своей правоты.
— Я, я должен тебя ненавидеть, а не ты меня, понял, да? А мне насрать, я внимания не обращаю, живу себе и живу, слышишь? Но ты мне все-таки скажи, почему так, почему одним все, а другим ничего, почему у тебя все складывается, а ты только зудишь и ноешь, и пальцем не пошевелишь, чтобы что-то сделать, привык даром получать, а я плачу за все и вешу в жизни побольше твоего, но мне — фиг с маслицем, хрен моржовый — почему, ну?
И Алик ответил, не зная, зачем отвечает, предчувствуя собственный ответ и реакцию оппонента по тому особенному ясному холодку, стремительно разлившемуся внутри, словно лопнула запаянная колба, по предметам на столе, внезапно изменившимся, четко проступившим, словно бы отделившимся от залитой столешницы, еще стиснутой Валериными пальцами, по удалившимся, исчезнувшим из поля зрения дальним предметам, так же случайно заполняющим комнату, как и те, что на столе. Алик ответил, хотя совершенно не привык отвечать и не хотел отвечать, а хотел поговорить, подробно, если возможно; разобраться, решить что-то, что можно решить меж ними; ответил, догадываясь, что не он произносит слова, что это лишь сон, другой Алик, сон, который скоро кончится, не оставив последствий, кусочек жизни из другой истории, жизни других людей, настоящих, нечто, происходящее не с ним лично, и потому возможно все, можно вести себя не типично, не так, как привык, не так, как хочется, ведь это не имеет никакого отношения к живому Алику. И страшно ему не было, он не успел оценить свои ощущения, хотя время изменило привычный ход, замедлилось, и сам Алик обрел способность видеть происходящее со стороны, как будто он, настоящий будничный Алик, стоял у дверей, а за столом сидели два человека и один из них с лицом Алика, тем лицом, которое будничный Алик по утрам видел в зеркале над раковиной, и голосом Алика, тем голосом, который он слышал, когда сталкивался с записями того или иного праздника, и вот, тот человек, с его голосом и лицом, ответил спокойно и, как послышалось Алику, насмешливо:
