Алик смущался; ходить в гости с Викой к друзьям, знающим Аллу оказалось довольно мучительной акцией. Но ведь в глазах Валеры это должно выглядеть по-мужски нормально. Он-то воспринял их приход естественно, как если бы Алик пришел один. За старым столом, уставленным принесенной снедью, оказалось, что говорить пока не о чем. Вика, похоже, утонула в кресле насмерть, хозяин без вульгарного гостеприимства наполнил свою рюмку и, в согласии душевном, немедленно выпил.
— Правильно, — одобрил Алик, — что же мы так сидим. — Он разлил водку, все выпили, не чокаясь.
— Между первой и второй перерывчик небольшой, — отозвался Валера и налил себе третью.
Вика, доверчивая как змея, повернула к нему нарядную головку.
— За ПЗД, — сказал Валера, — за присутствующих здесь дам!
Все замолчали, угрюмо, как поэты, чья любимая тема — кладбище, а занятие — пьянство, поглядывая на понижающийся уровень бесцветной жидкости в бутылке. Алик не выдержал первым и предложил посмотреть Валерину «вертушку» — официальная причина визита.
— Да ладно тебе, не сепети, — дипломатично отказался хозяин. — Дай посидеть спокойно.
Они выпили еще по одной, закусили шпротами. Повторили и закусили пошехонским сыром. Шпроты неожиданно кончились.
— Курить здесь можно? — Вика разомкнула накрашенные уста и вынырнула из кресла.
— Валяй, — разрешил хозяин, — пепельница на подоконнике.
Суета вокруг пепельницы, зажигалки, сигарет — у кого какие, объединила собравшихся, задала тему для разговора. Валера добровольно рассказал историю из армейской жизни, связанную с добычей папирос, Вика вспомнила, как пробовала курить в восьмом классе, перепутала слова, сбилась. Алик испугался, что Валера засмеется. Валера засмеялся. Вика, опьяневшая к тому времени достаточно сильно, засмеялась тоже, вместо того, чтобы обидеться. Уровень жидкости в бутылке снова понизился. Все встали, беспорядочно перемещаясь по маленькой комнате. Алик, воодушевившись, принялся пересказывать одну из Володиных сказочных историй, Вика, не слушая, спрашивала Валеру: — А это у тебя что? — Они были уже на «ты». То есть, Вика перешла на «ты», потому что как Алик ни старался, не мог вспомнить, обращался ли Валера на его памяти к какой-нибудь из женщин во втором лице. Алик мужественно продолжал свой рассказ, но нежная подруга перебила:
— Ох, помолчи. Ты-то помнишь, что хочешь сказать, а мы можем забыть, объединяя себя и Валеру по принципу опьянения.
Валера, не оценив доверия, или напротив, оценив должным образом, двигал руками и клонил короткое туловище в направлении стола, приговаривая: Подождите, я хочу добраться.
В скором времени он действительно дошел до стола, решительно разлил остатки водки по рюмкам, поднял свою, провозгласил: — Ну, чтобы все!
Водка кончилась, сыр кончился, шпроты кончились давно. Вика посмотрела на Валеру, затем они сообща посмотрели на Алика. Тот ощупывал лопатками пожелтевший дверной косяк, через тонкий «парадный» свитер неровная поверхность читалась отлично, каждая зазубрина, каждая выемка сообщали Алику, что именно произойдет в девятиметровой комнате, если он уйдет в магазин, и что воспоследствует, если его отсутствие затянется, несмотря на все "физиологические причины" вместе взятые. Алик не стал принимать решения, дождался, когда Валера полезет в карман за собственными деньгами и скажет: Сбегаешь, да? — дальше все пошло само собой, независимо от Алика. Он исполнял то, о чем его просили другие. Не то, чтобы таким образом он перекладывал на них ответственность за предстоящее или демонстрировал оголтелое смирение, нет. Ничего не приходило ему в голову, там образовалась тошнотворная пустота, заполняемая лишь чужими голосами, лишь они могли указать, что нужно делать. Голоса — Валерин голос — сказали, что надо идти за бутылкой, и Алик пошел.
Та, которая сверху, не вмешалась, не подсказала: — Останься!
Наверное, она спала или бродила по другим коридорам, или, устав от наблюдений, беседовала со стражами Входа.
В подъезде Алик сообразил, что если, не думая о цене и качестве, купит все необходимое в ближайшем ларьке, то успеет вернуться до того, как Вика совершит непоправимую ошибку. Выйдя на улицу, пробежав по свежему долгожданному морозцу, пришел в себя и обрел способность рассуждать. Почему он считает, что ошибка непоправима? Валера не демон, в конце концов, мало ли что случается с выпившими людьми. И Вика Алику не жена, а он ей не муж, она имеет право на капризы. Вот именно, она имеет право, а потому, что значит ошибка? Может и не ошибка вовсе. Вика взрослая женщина, прекрасно все понимает, знает, чего хочет. Что, если она несчастлива с ним, с Аликом, а Валера сможет дать ей больше? Конечно, на взгляд Алика, Валера только отбирал, но женщины рассуждают по-другому. И, собственно, почему он судит Валеру, сам он, Алик, разве правильно живет? Если довести мысль до логического конца, нет такого человека, перед которым Алик мог бы чувствовать себя правым. Перед женой виноват, перед Викой виноват. Родители? Он не оправдал их ожиданий… Перед тещей — тоже виноват. И при том совершенно несчастлив и ничего не может себе позволить. Валера, по крайней мере, не скрывает своих желаний, пусть нечестных. Но желания не делятся на честные и нечестные. Они или есть, или нет. А когда они есть, их можно скрывать или проявлять, Валера практикует последнее. Значит, Валера честнее Алика. Нетрезвая голова скрипит, но соображает, от себя не убежишь.
