ЖЕНСКАЯ СОБСТВЕННОСТЬ
Рассказ
Я не могу смотреть, как плачет женщина. Обычно я подхожу, достаю платок, вытираю слезы и говорю:
— Перестань. Ничто не стоит твоих слез. Чем я могу помочь?
Я ее помнил с детства. Черноглазую, стройную, быстроногую в фильме о цыганах. Потом я узнал, что она нормальная еврейка. Я курил на площадке четвертого этажа, она рассказывала и плакала на площадке третьего.
— Одни несчастья! Захлопнула дверь, а ключи остались в квартире. Я только что поставила железную дверь. Вырезать замок — это заменять дверь. У меня нет миллиона на дверь! На Ярославке у светофора вдруг заглох двигатель. Мужики подтолкнули к обочине, открыли капот, что-то поковыряли, говорят, аккумулятор сдох. Оставляю машину, ловлю левака, сижу на просмотрах, а вижу не этих идиотов, а как с машины снимают колеса. Да что колеса! Подцепят и угонят. А я никогда не куплю уже новую машину.
И она всхлипнула, как всхлипывают только женщины и дети. Я спустился на этаж ниже и сказал:
— Перестань. Это не стоит твоих слез. Я тебе помогу.
Она достала платок, вытерла слезы и спросила:
— Вы с какого факультета?
— Пока ни с какого.
Тут она, наверное, меня вспомнила и сказала:
— Спасибо, не надо.
— Пошли.
Я взял ее за руку. Не знаю, как я решился, но она пошла за мной.
Выйдя из института, я направился к гостинице «Турист».
— К машине в другую сторону, — сказала она.
— В эту — автомагазин. Надо купить аккумулятор.
— А сколько он стоит?
— Тысяч четыреста.
— Извини, сейчас у меня таких денег нет. — И добавила: — С собой…
— У меня есть.
— Я завтра отдам.
— Отдашь, конечно.
В автомагазине я купил уже заряженный аккумулятор, договорился с парнем, и мы на его «Запорожце» доехали до ее «Жигулей». Я поставил новый аккумулятор, повернул ключ зажигания, и двигатель завелся с полоборота.
Она достала пачку сигарет.
— Мне надо перекурить. Я перепсиховала. — У нее подрагивали пальцы, когда доставала сигарету.
— Я тебя отвезу, надо ведь решить и проблему с дверным замком.
— Ты и с замком можешь?
— Я многое могу.
— Ты не болтунишка?
— Нет, сама убедишься.
Я не преувеличивал. Я многое мог. Мне было двадцать два года. После средней школы я завалился на первом туре экзаменов на актерский факультет в институт кинематографии, отслужил механиком в военно-воздушных силах, обслуживая истребители МИГ-27, после армии год поработал в мастерской по ремонту холодильнков и сейчас снова поступал на актерский. На этот раз я прошел первый тур, и из трехсот претендентов осталось пятьдесят. После второго тура нас осталось двадцать. А в третьем туре, как в профессиональном боксе в финале: или ты, или тебя, потому что на курс набирали только десять человек: пять парней и пять девочек. Шансов пройти третий тур у меня практически не было. Четверо парней, как минимум, показались интереснее, чем я, а через несколько лет они оказались еще и талантливее и удачливее. Ошиблись только на мне одном. Сегодня я признаю это абсолютно объективно, теперь в актерах я понимаю если не все, то почти все.
А тогда я вез Елизавету, второго педагога по актерскому мастерству в мастерской классика советского кино. Елизавета запомнилась по двум фильмам, а классик сыграл в ста двадцати фильмах. Многие из этих фильмов забыли, но классика помнили и знали тогда еще триста миллионов советских зрителей. Его знали даже молодые, потому что он вел популярную передачу о кино на первом канале телевидения.
Я осмотрел ее железную дверь. Такую можно отжать специальным пневматическим домкратом, которые были только у профессиональных взломщиков, или вырезать сваркой. В этом варианте потребуется замена двери.
— Твой балкон и соседский рядом?
— Рядом, но это последний, восемнадцатый этаж. Там такой ветер, что при плохой погоде я боюсь выходить на балкон.
