Евгений Викторович не ошибся. В середине сопливо-теплого ноября, в среду семнадцатого числа, в полдесятого утра, когда он ехал в центр из своего надоевшего юго-запада, ему позвонила помощница Валентина Юрьевича по связям с общественностью Елена Аркадьевна Большакова.
— Женька, ты где?
— Ой, кто это звонит! Какая честь, какое счастье! Доброе утро.
Звонок Елены Аркадьевны был хорошим знаком. Она звонила только по важнейшим и, так сказать, интимнейшим делам, и потом, Евгений Викторович знал, как обращаться с высокопоставленными доверенными дамами.
— Кончай дурака валять. — Он услышал улыбку, чуть ли не смех. — Ты, правда, где сейчас?
— В центр еду.
— Ты едь к нам. Можешь быть не позже полдвенадцатого?
Это был не вопрос. Следующее слово, произнесенное Евгением Викторовичем, не было ответом, а означало лишь то, что он услышал и понял.
— Конечно. А хоть намекнуть можешь?
— Гоша подойдет. Может быть, ты понадобишься.
— Ага. Ну, давай.
— Все.
Он ни мгновения не колебался, конечно, безусловно и без всяких глупостей он будет к полдвенадцатого, даже подумать нельзя о том, чтобы ради личных дел отказаться от такой встречи, но теперь как раз начал думать, что же делать с личными-то делами. Евгений Викторович приехал к себе, выпил чашку кофе, предупредил, что его не будет целый день, сел в машину и сказал шоферу ехать к «Европе». Пока то, пока се, время шло к одиннадцати. Он зашел в кафе, осмотрелся. Народу не было, Тамары не было, мимо шла беленькая невысокая официантка со знакомым лицом. Девушка была чистенькой, аккуратной, но некрасивой и несимпатичной. Такими здесь были все официантки, и Евгений Викторович, иногда задумываясь об этом, не мог понять до конца, в чем суть такого подбора кадров.
Официантка узнала его, помнила Тамару, охотно взяла пятьдесят рублей и пообещала передать записку. В двадцать минут двенадцатого Евгений Викторович вошел в приемную Валентина Юрьевича, привычно отреагировал на ритуальные улыбки секретарши и воинственные жесты охранников, узнал, что у Валентина Юрьевича совещание, и пошел не направо, в кабинет, а налево, в комнату помощников.
Два окна, два письменных стола, два компьютера, холодильник, огромный ксерокс, телевизор, на стенах самодельные плакаты, изображающие высших московских чиновников и политиков в насмешливо-оскорбительных и смешливо-дружественных тонах. Прохлада из потолка, разбросанные бумаги, высокое кожаное кресло за одним столом пусто — Борис куда-то уехал, в другом, слева от двери, сидела Елена Аркадьевна и, немного щурясь, раскладывала яркий многоцветный пасьянс на изумрудно-зеленом экране дисплея. Она была высокой, коротко стриженной, очень стройной сорокалетней шикарной блондинкой. Размеры юбки соответствовали темпераменту, ноги в черных, мягко узорных колготках уводили взгляд Евгения Викторович в полутьму под столом и где-то в немыслимом удалении заканчивались — он не видел, но знал — итальянскими туфлями на высоких каблуках. Над темно-зеленой полоской юбки блестела красными атласными переливами тугая блузка. Кольца, серьги, цепочки мигали, звенели, сочетались с воинственной раскраской тонкого лица, и, как всегда, Евгений Викторович начал улыбаться и предполагать какое-нибудь скорое и приятное событие.
— Ну, чего, как дела? — Елена Аркадьевна перегнала последнюю карту с одного места на другое, пасьянс сошелся, компьютер сыграл что-то веселенькое американское, показал яркую картинку и предложил продолжить.
— Дела! Да что там мои дела. У вас-то как? Кто у нас великий? Я, что ли?
Елена Аркадьевна откинулась на спинку кресла, заложила кисти рук за голову, развела локти. Блузка натянулась на груди, Евгений Викторович, сочетая вежливость с искренним чувством, вздохнул глубоко и шумно, Елена Аркадьевна довольно улыбнулась, наклонилась вперед, положила руки на стол, сказала:
— Сядь. Что ты маячишь, как...
— Как кто?
— Как неродной. Сядь.
Он снял куртку, повесил на крючок, сел.
— Чего у вас тут? Заговор готовите?
— Чего ты несешь?
— А чего? У Валентина совещание, Борю дели куда-то, ты намеки всякие намякиваешь...
— Не болтай ерунды. Кофе хочешь?
