— Не могу в это поверить, — говорю я, роясь в пакете с пончиками, которые купили вчера в супермаркете.
— Что именно? — спрашивает Элисон.
— Сколько у тебя долгов, — отвечаю я, доставая пончик, обсыпанный сахарной пудрой, и заглядывая в пакет, где осталось еще четыре. Я кладу пончик в рот; три жевательных движения челюстями — и он исчезает, освобождая мой рот для того, чтобы начать читать нотацию Элисон: — Я всегда, в общем-то, знал, что ты ужасно непрактична в плане денег, но чтобы до такой степени…
— У меня не так много долгов, — оправдывается Элисон. — Примерно столько всегда и бывает.
— Элисон, у тебя долгов на тысячи фунтов.
— Я знаю.
Я снова заглядываю в пакет с пончиками, достаю еще один и почти заглатываю его.
— Я вот смотрю на твои сообщения из банка и вижу, что у тебя регулярно образуется задолженность в несколько сот фунтов за пять дней до зарплаты.
— Так это потому, что с меня удерживают половину арендной платы.
— У тебя четыре кредитные карточки, и по трем из них кредит превышает норму, поэтому ты ежемесячно платишь гигантские проценты. Когда последний раз ты пыталась расплатиться полностью хоть за какую-нибудь из купленных в кредит вещей?
Наступает долгая пауза, во время которой мне удается прикончить один за другим два пончика.
— Ох, Элисон, — в отчаянии говорю я, дожевав пончик, — ну скажи, ведь такого еще не было.
— Я думала, что раз у меня есть кредитные карточки — так можно покупать по ним в кредит.
— Но ты превысила лимит по двум карточкам, выданным магазинами.
— Они предлагают эти карточки в магазине, когда ты стоишь у касс. Разве это честно? Ведь у человека складывается впечатление, что он получает ее даром.
— Но это еще не все. Ты ведь еще не выплатила свой студенческий заем… но и это еще не все, ты взяла в банке заем в четыре тысячи фунтов.
— Но это же на машину. Машина — это же предмет первой необходимости!
— Элисон, но машину-то ты не купила!
— Я знаю, я положила деньги на свой счет, но за несколько недель они, как-то непонятно почему, растаяли.
— Факт состоит в том, Элисон, что, с какой стороны ни посмотреть, ты совершенно неплатежеспособна.
— Это ужасно, неужели это и в самом деле так? — спрашивает она, вся дрожа. — Я думала, что эти долги можно выплачивать в течение многих лет. Из-за этого все наши планы рухнули? Это очень плохо?
— Да, это не очень хорошо.
— Но мы все-таки можем получить ипотечный кредит, можем?
— Они учтут весь этот долг, когда мы обратимся к ним, а следовательно, они, возможно, предложат нам меньшую сумму.
Элисон роняет голову на руки, а я, пользуясь этим, выуживаю из пакета последний пончик.
— Они дадут нам мизерный заем, на который мы если и сможем что-то приобрести, только в какой-нибудь лондонской дыре, где полицейские не показываются без оружия и не выходят из бронированных автомобилей, а квартира, которую мы купим, будет соседствовать с одной стороны с наркопритоном, а с другой — с публичным домом, и все только потому, что кто-то позволил себе купить две пары туфель в универмаге «Селфриджес»[49].
Она тяжко вздыхает:
— Прошу тебя, не разрешай мне даже приближаться к магазинам, обещаешь? Если ты увидишь, что я взяла в руки чековую книжку и собираюсь использовать ее не для оплаты счета, а для чего-то другого, — убей меня.
Я не могу не чувствовать жалости к ней.
— Все будет хорошо, — стараясь придать голосу беззаботность, успокаиваю ее я. — Все это значит, что нам нужно будет немного затянуть пояса, а кроме того, у меня есть некоторые накопления, которые мы пустим в дело.
— Но ведь эти деньги ты получил после смерти отца…
— Никаких «но», — прерываю я ее. — Я сделаю это, и точка. Так или иначе, но у нас будет собственный дом.
Элисон с вымученной улыбкой смотрит на меня, на моем лице тоже появляется вымученная улыбка, и я смотрю на нее, а потом мы оба смотрим в пустой пакет, в котором еще недавно были пончики. Я сразу же чувствую себя виноватым. Элисон так и не довелось съесть ни единого, хотя в универсаме именно она положила пакет с ними в нашу корзину. По всем правилам она должна была бы как следует всыпать мне за это. Но она, конечно же, не делает этого, поскольку какой смысл устраивать шум по поводу уже съеденных пончиков — ведь что сделано, то сделано. Это, естественно, нехорошо, но и не так уж плохо, чтобы поднимать из-за этого шум.
