— Честно говоря, он действовал не совсем благородно и даже немного коварно. То, что случилось, буквально застало меня врасплох. Мы были вместе всего шесть недель.
— Шесть недель?
— Да, представь себе. Мы шли на спектакль в «Колибри» и как раз проходили по Бул-стрит, когда он вдруг остановился, повернулся ко мне и сказал: «Я уже давно думаю об этом. И прямо сейчас хочу сказать, что влюблен в тебя». Мне тогда и в голову не приходило влюбиться в Деймона, но я не могла себе позволить быть с ним грубой, да и перспектива всю ночь выслушивать его жалобы на то, что не ответила ему взаимностью, не грела. Поэтому я улыбнулась и сказала: «Я тоже тебя люблю». Его лицо осветилось радостной улыбкой, и хорошее настроение не покидало его весь вечер. Я же чувствовала себя ужасно, потому что то, что я сказала ему, было неправдой, хотя потом все-таки стало правдой.
— Так ты все же любила его по-настоящему?
— Да. Это было совершенно не то, что было раньше. Это была любовь взрослых людей.
— И как это было?
— Словами этого не описать. Но когда ты чувствуешь это, ты знаешь, что это именно оно, и ничто другое. — Я смеюсь, мобилизовав все свое самообладание и пытаясь сменить настроение. — Теперь твой черед. Я рассказала тебе обо всем, как на исповеди. Теперь ты расскажи о себе. Сколько раз ты говорил «Я тебя люблю»?
— Ни разу.
— Ни разу?
— Да, представь себе большой жирный ноль.
— Не понимаю. Как ты дожил до двадцати трех лет и ни разу не сказал ни одной девушке, что любишь ее.
— Да я никогда и не думал о том, чтобы сказать «Я люблю тебя», — отвечает Джим. — Я имею в виду то, что до двадцати трех лет на долю любого парня выпадает не так уж много случаев, когда необходимо произнести эти слова.
— Как ты можешь говорить такое? — недоверчиво спрашиваю я.
— Но это правда.
— Но ведь до меня у тебя были подружки. И ты что, никогда не говорил им, что любишь их?
— Признаюсь, что я действительно со многими встречался, но ни одна из них не вдохнула в меня желания, которое, по моему мнению, должно быть в твоей душе для того, чтобы произнести эти три слова.
— Ни одна из них?
— Ни одна.
— И ты никогда не был близок к тому, чтобы их произнести?
— В общем-то, никогда. Хотя некоторые из девушек говорили, что любят меня.
— А что ты отвечал им на это?
— Я отвечал: «Рад слышать, спасибо».
Я со страхом посмотрела на Джима:
— Признайся, ты меня разыгрываешь?
— Оглядываясь на прошлое, сегодня могу признать, что это были не самые лучшие ответы, какие я мог придумать для тех случаев, но, что поделаешь, именно так все и было. Мне кажется, я не был невежлив по отношению к девушкам.
— Позволь мне уточнить кое-что, чтобы понять тебя правильно. Они говорят: «Джим, я думаю, что люблю тебя», а ты отвечаешь: «Рад слышать, дружище, спасибо»?
— Я не говорил им «дружище», это было бы глупо. Но, в общем-то, мой ответ был кратким и звучал примерно так.
— Ты, наверное, был кем-то вроде чародея. Полагаю, мне повезло, как это следует из твоего рассказа, что я не стала бы единственной в мире девушкой, сказавшей «Я тебя люблю» и получившей ничего не значащий ответ.
— Самое смешное, — говорит Джим, — что чем меньше таких слов ты произносишь, тем значительнее они для тебя становятся.
— Что-то не могу врубиться в то, о чем ты говоришь.
— Ну смотри, все происходит так: дело не в том, что я не верю в любовь. Я верю. Просто мне кажется, что я отношусь к ней серьезнее и с большим благоговением, чем те, кто попросту постоянно и чуть ли не ежедневно бросаются такими словами.
— Ты имеешь в виду меня? — как бы шутя спрашиваю я.
— Конечно. Пойми, для меня эти слова «Я люблю тебя» подобны одной из тех красных кнопок подачи тревожного сигнала за стеклом, на котором написано: «Разбить стекло и нажать в случае чрезвычайной ситуации», а в любом другом случае, не связанном с чрезвычайной ситуацией, то есть обычном, тривиальном, я не намерен разбивать стекло.
— Теперь мне ясно, что может иметь для тебя смысл.
— А что я еще могу сказать? Если я этого не чувствую, я не буду произносить эти слова того лишь ради, чтобы кто-то почувствовал себя лучше.
