В субботу к нему приходят друзья и, слыша, как в споре солирует его звучный голос, я не успеваю возгордиться, потому что из духовки начинает подозрительно пахнуть, и, забыв про все на свете, я бросаюсь к подгорающему пирогу.
В воскресенье ко мне приезжают подруги, он исчезает с детьми и появляется лишь однажды, внося по-особому заваренный кофе, но я не в состоянии оценить его такт и чуткость, потому что, исповедуясь в жутких личных драмах, подруги требуют всепоглощающего внимания.
И так происходит всю неделю: я стираю, он гладит; он играет с детьми на скрипке, я играю с ними в шахматы, он пишет диссертацию, я пишу рассказ. Охваченные делами, мы лишь иногда встречаемся, пробегая друг мимо друга по коридору, и лишь поздно вечером, дополаскивая последнее белье и, осознав, что никаких дел на сегодня больше не осталось, я вдруг вспоминаю о нем. Я вспоминаю, как он ловко украл на стройке водопроводную трубу для детского спортивного комплекса и, представляя, как страшно было пилить трубу в охраняемой сторожем ночи и грязи, с гордостью думаю, что он у меня не только расторопен, умен и тактичен, но еще и отважен. И, закрыв кран, подхваченная открывшейся в этот поздний час любовью, я бегу искать его по квартире и нахожу, конечно, на том же самом месте, в том же положении: он спит мертвецким сном, растянувшись на диване, отдыхая после кражи трубы.
Моя любовь не позволяет мне будить его и потому ежедневно так и остается невысказанной.
1985
Средство самоутверждения
Каждую субботу весной я отрываюсь от написания диссертации, надеваю болотные сапоги, драный ватник и еду на другой конец города, Я пробираюсь по чавкающим ухабам к островку гаражного кооператива и целый день валяюсь в грязи на куске брезента. Я меняю пробитый радиатор, потрошу сцепление, сверху сыплется грязь, льется нигрол, мне противно, но лишь затемно я возвращаюсь домой.
Жена ждет у окна - я с остановки вижу ее припавший к стеклу силуэт. Она мигом собирает ужин, присаживается к столу и смотрит во все глаза. Она никогда не спросит, как там с радиатором, технические подробности ее ни капли не интересуют, но все ее существо желает знать: "Когда?"
И вот однажды я подкатываю к подъезду, она спускается, и на ней джинсы, кепи и автомобильные перчатки с дыркой сверху.
Ее час настал. Она лихо выставляет локоть в открытое окошко, заправски обхватывает руль одной рукой, мы, правда, рывком, но трогаемся, и я ее уже не узнаю.
Такую женщину она могла видеть разве в фестивальном фильме - красавицу в шикарном авто, и хоть наш "Москвич" - не "Шевроле", но она также отрешенно жует резинку и с небрежной грацией Софи Лорен переключает скорости. Мы останавливаемся у светофора, из автобуса на нее смотрят пассажиры, и под этими взглядами она картинно разминает пальцы на руле и с такой улыбкой шепчет: "У нас щи на обед", что автобусным пассажирам может показаться, будто она сказала что-то вроде "поедем к морю, милый". Из оранжевых "Жигулей" справа, стряхивая пепел, неприязненно косится на жену еще одна тщеславная девица, и я думаю, что автомобиль для этих женщин - средство не передвижения, а самоутверждения. На работе, в огромном НИИ, где ей ничто не интересно, жена - одна из девочек на побегушках у начальника, а в автомобиле - хозяйка дороги, актриса у светофора, Незнакомка за рулем, и мало ли кто еще. Я думаю: женщины, какой с них спрос, но вдруг замечаю, что мы несемся по встречной полосе, колесо в колесо с оранжевыми "Жигулями".
- Что ж ты делаешь? - кричу я, видя мчащийся на нас самосвал, но она ненавидяще смотрит в "Жигули" и ожесточенно выжимает газ, а девица в "Жигулях" припала к рулю, как на гонках, нервно садит папиросу и скорее сожжет мотор, чем даст себя обогнать. Я в ужасе хватаюсь за руль, и, едва успев вывернуть из-под самосвала, с треском и грохотом врезаюсь в столб.
Ремни сработали, мы оба целы. Но - смято в гармошку крыло, снова пробит радиатор, переломаны шестерни. Победившая соперница из "Жигулей" трогает носком сапога наше спущенное колесо, усмехается и откатывает прочь.
"Наездились!" - шиплю я то же самое, что шипел прошлым летом, когда она наехала на инвалидную коляску, и она, всхлипывая, снимает перчатки и засовывает их глубоко в карман.
