Любовь была в друзьях, которые стали братьями. Она была в их родителях, и Пэтти, моей приемной матери, женщине, которая показала мне, какой должна быть мать. И она была в девушке — маленькой, нахальной блондинке по имени Мия.
Мия была любовью. Она была всем. Она любила меня, подталкивала и вдохновляла.
Оставить ее ради Нью-Йорка было одним из самых трудных решений, которые я когда-либо принимал. Быть в огромном городе в одиночку не было для меня таким захватывающим, как это было для людей, которых я встретил в университете. Мне нравилась моя жизнь. Я любил свой город, я любил свою девушку, но я видел, как она была увлечена мной. Я видел, как ее родители не одобряли наши отношения, и поэтому решил покончить с ними, когда уехал. Я подумал, что перерыв будет полезен для нас обоих. Я не собирался ни с кем встречаться, или даже заниматься сексом с кем-то еще, правда, но как-то так получилось. Я не мог винить девушку за нашу ошибку. Это было безответственно, непростительно, но это случилось. Это была жизнь. Я не ожидал, что Мия поймет. Я не ожидал, что она поймет, но, когда я смотрел, как она пакует свою сумку, смотрел на первую женщину, которую я любил, я не мог не задаться вопросом, что я мог бы сделать по-другому.
Не заниматься сексом с той девушкой из класса поэзии. Я знал это. Очевидно. Но даже до этого, я хотел бы держаться за это немного крепче. Хотел бы я оговорить с ней больше.
Мне жаль, что я не умолял ее поехать со мной. Я хотел бы вытереть слезы с ее лица, но она не позволила мне приблизиться к ней.
— Боже, ты такой мудак, — сказала она, всхлипывая. — Я, бл*дь, доверяла тебе.
И от этого было больнее всего на свете, потому что она была права. Я мог бы стоять и указывать на обстоятельства: у нас был перерыв, и я знал, что она встречается с каким-то чуваком по имени Макс. Я точно знал, что они ходили на свидания каждые выходные, и что он иногда подвозил ее домой и оставался. Я знал обо всем этом. Я мог бы позвонить ей, но не звонил, потому что у нас был перерыв, и мы могли делать все, что хотели, но в конце концов, мы должны были быть вместе, и я все испортил.
— Прости, — сказал я, делая шаг навстречу ей. Она резко вскинула голову.
— Не надо. Даже не пытайся прикоснуться ко мне прямо сейчас, — сказала она, ее грудь вздымалась от рыданий. Я видел, как она плачет, но так, как сейчас, никогда. Даже когда умерла ее собака, она так не плакала, и это убивало меня. Ее голубые глаза были полны боли, которую я причинил. Она подняла палец и указала на меня.
— Это должна была быть я. Это все, о чем я могу думать прямо сейчас.
Я закрыл глаза, чтобы попытаться сдержать свое горе, но это было бесполезно. Я прикусил губу, чтобы не заплакать, это все, что я хотел сделать, но я бы не сделал этого перед ней. Поэтому я прикусывал губу так сильно, пока не почувствовал кровь.
— Ты моя лучшая подруга, Мия, — сказал я, снова открыв глаза. Ее сумка была перекинута через плечо. — Пожалуйста, не уходи.
Она яростно покачала головой, ее волнистые волосы прилипли к влажному лицу.
— Не проси меня остаться, — хрипло сказала она.
— Пожалуйста, останься, — все равно прошептал я.
— Дженсен, я не могу! — громко рыдала она. — Я даже смотреть на тебя сейчас не могу!
— Тогда отвернись, но, пожалуйста, останься. Только сегодня.
Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, вытирая слезы с лица.
— Я действительно ненавижу тебя сейчас, — сказала она, и снова открыла их. — Я очень, очень тебя ненавижу.
— Я знаю, детка, — сказал я, шагнув к ней и притянув ее к своей груди. Я знал, что она оттолкнет меня, и, возможно, ударит, но мне нужно было почувствовать ее. Мне нужно было прикоснуться к ней.
— Не называй меня так, — сказала она, рыдая в мою рубашку. — О Боже мой. Я чувствую, что не могу дышать.
Я крепче прижал её к себе. Я не хотел ее отпускать. Никогда. Когда она отступила, она посмотрела на меня.
— Что ты будешь делать теперь? Переедешь в Нью-Йорк навсегда?
Я прикусил язык и кивнул.
— И?
— Мия, — начал я, глубоко вздохнув. — Я должен жениться на ней.
Если бы я мог стереть одну вещь из моей памяти до конца моей жизни, это не была бы моя мама на полу, или то, как она смотрела на меня, когда она уходила, или то, как Пэтти выглядела, когда она сказала мне, что моя мать никогда не вернется. Это было бы выражение лица Мии в тот момент, когда я сбросил бомбу.
