Она отнюдь не собиралась упрощать ему жизнь.
Любопытно посмотреть, как он вывернется.
Брюс Кеннеди опять посмотрел на часы.
— You have to go to school now, honey… It’s almost 8:15, ok… Give a kiss to mommy, tell mommy I’ll call her later. Bye, bye, precious… [112]
Он несколько раз чмокнул воздух, изображая поцелуй, и захлопнул крышку. На секунду-другую, казалось, забыл, где находится, потер нос, ощупал очки, сдвинул их вниз, а потом опять вверх.
— Right. — Он фыркнул и тряхнул головой.
Подошел официант, спросил, не желают ли они чего-нибудь еще. Мириам заказала кофе и рюмочку зеленого ликера. Она заметила, что и в «Эль биготе» есть ликеры зеленые, пожалуй даже более зеленые, чем de la casa в «Эль гато».
Официант взглянул на Брюса Кеннеди.
— Lo mismo para mí ,[113] — сказал тот.
Пока официант собирал со стола посуду, она, изобразив полную непринужденность, попробовала глянуть на его часы, выглядывавшие из-под обшлага белоснежной рубашки. Пять двадцать? Сюда они зашли между тремя и четырьмя. Так что вполне возможно, пять двадцать. Она принялась отсчитывать время назад. Четверть пятого, четверть четвертого, четверть третьего… Подумала о разнице во времени, когда они десять лет назад летали в Лос-Анджелес, и ей сразу расхотелось заниматься подсчетами.
— What’s her name? [114]
Брюс Кеннеди кончиками пальцев массировал веки. Он поднял глаза, надел очки и только потом спросил:
— Sorry? [115]
— Your daughter? What’s her name? [116]
Он осклабился, обнажив зубы, — вот он, совершенный образ, фото или запечатленное киновремя: неотразимая возрастная звезда.
— How do you know? [117] — спросил он.
— Sorry? — Настал ее черед произнести это.
— That it’s a she, — сказал он. — A daughter .[118]
— Жене или любовнице обычно незачем в четверть девятого идти в школу. — Она поняла, что тем самым выдала себя: сидела и слушала весь его разговор. С другой стороны, он и сам не сделал ничего, чтобы поддержать свою телефонную приватность. — Мальчику или сыну, как я думаю, не говорят детка или дитя.
— Very good. Go on .[119] — Снова появилась ухмылка, а может, она и не исчезала.
— Я спросила, как ее зовут.
— Шаннон.
Она перевела дыхание.
— А сколько ей?
— Пять.
Глазами она не моргала. Позднее, много позднее у нее порой возникало чувство, что тогда, пожалуй, стоило бы поморгать.
— Right, — сказала она.
И оба одновременно рассмеялись. Но задним числом и это, казалось, не соответствовало правде. Вероятнее всего, один из них начал смеяться раньше, хотя бы на долю секунды, после чего второму оставалось только тоже засмеяться.
— Say what you think ,[120] — сказал он, когда они отсмеялись и официант принес кофе и две рюмки ликера.
Она вопросительно посмотрела на него.
— Come on, say it! [121] — Двумя пальцами он взял рюмку с ликером и поднес к губам. То ли рюмка была очень маленькой, то ли пальцы очень большими, но она словно бы пропала в его руке. — Давай, скажи, что я старик. Старый хрен, а туда же, детишек делает.
Она надорвала пакетик с сахаром, высыпала содержимое в кофе.
— Видишь ли, дело в том, что… — Начать-то она начала, но не знала, что ей говорить дальше. Дело в том, каким ты себя чувствуешь. Да нет, не так. Об этом обычно треплют журналы для людей, которые норовят все оправдать.
— И тысячу раз будешь права, — продолжил он, прежде чем она успела еще что-то сказать. — Я — old fucking bastard. Too fucking old for this shit .[122]
Он со стуком поставил пустую рюмку на стол и поднес к губам салфетку. На миг — буквально на миг — ей показалось, что он актерствует, что она зритель и он непременно спросит ее, достаточно ли убедительной и правдоподобной она считает сыгранную сцену.
Он снова ухмыльнулся — за черными стеклами солнечных очков она теперь как будто бы видела его глаза, что-то белое, подвижное, тут же исчезнувшее.
— Ладно, — сказал он. — Сейчас я тебе расскажу все и больше к этому не вернусь. Я тогда заметил тебя у жаровни и подумал: с этой можно. Сама себя предлагает. Available .[123] Таких много. Симпатичная. Выглядит недурно. Моложе меня лет на двадцать пять, ну so what ?[124] Так было всегда. Они часто значительно моложе.
