— Так что же, выходит, я больше не увижу ни гроша из тех денег, что вложил в дело? — сказал ему тогда Амбросио.
— Ты найди хотя бы такого, кто бы мне вернул денежки, которые я тебе дал авансом, — сказал ему тогда дон Иларио. — Их уже тысяча двести, вон счета. Может, ты забыл?
— Заяви на него в полицию, — сказала ему тогда Амалия. — Пусть заставят вернуть тебе деньги.
И в тот день, покуда он, сидя на продавленном стульчике, курил одну сигарету за другой, Амалия ощутила вдруг сосущую пустоту под ложечкой, невесть откуда возникшее жжение, как бывало в самые скверные минуты ее жизни с Тринидадом: неужели и здесь не спрятаться от беды? Пообедали в молчании, а потом заглянула к ним донья Лупе, но, увидевши, что они такие хмурые, вскоре ушла. Ночью, в постели, Амалия спросила: что же ты будешь делать теперь? Он сказал, что еще не знает, что будет думать. На следующий день спозаранку отправился куда-то и завтрака с собой не взял. Амалию тошнило, а когда часов примерно в десять зашла донья Лупе, началась рвота. Она ей рассказывала про их неприятности, когда вдруг появился Амбросио: откуда ты взялся? разве ты не поехал в рейс? Нет. «Горный гром» чинят в гараже. Опять уселся он в огороде, так там все утро и просидел в задумчивости. В полдень Амалия позвала его обедать, и только начали, как вбежал к ним какой-то мужчина. Он замер перед Амбросио, а тот и не взглянул на него, и с места не приподнялся. Был это сам дон Иларио.
— Ты сегодня утром обливал меня грязью, весь город слышал. — Он, донья Лупе, прямо заходился от ярости и вопил так, что Амалита-Ортенсия проснулась и заплакала. — Ты сегодня на площади говорил, что Иларио Моралес украл у тебя деньги.
Амалию замутило, как тогда, утром. Амбросио не шевельнулся: почему ж он не встанет, не ответит ему как полагается? Нет, он сидел как сидел и смотрел на орущего дона Иларио.
— Ты, оказывается, мало того что дурак, так еще и язык распускаешь, — кричал он. — Ты, значит, прилюдно обещал, что полиция со мной разберется, выведет меня на чистую воду?! Вот, значит, как? Отлично. Вставай, пошли со мной.
— Я обедаю, — пробурчал Амбросио. — Куда это мне идти, дон?
— В полицию! — завопил дон Иларио. — Ты же хотел разобраться, вот пускай майор и разберется, кто кому должен денег, тварь ты неблагодарная!
— Не надо так, дон Иларио, — попросил его Амбросио. — Вам кто-то наврал на меня. Экий вы доверчивый. Присядьте-ка лучше. Не угодно ли вам будет пива выпить?
Амалия глядела на Амбросио и диву давалась: он улыбался и предлагал гостю стул. Вскочила, опрометью вылетела из дому, а на огороде стало ее выворачивать. А из дому доносилось: я сюда не пиво пить пришел, я желаю, чтоб все ясно стало, так что пусть Амбросио встает и идет с ним к майору. А голос Амбросио звучал все тише, все слаще: да помилуйте, дон, да как же можно ему не доверять, он всего лишь пожаловался на злосчастную свою судьбу.
— Ну, смотри, чтоб больше грозить мне не смел и собак на меня не вешал, — сказал ему тогда, чуть успокоившись, дон Иларио. — Не моги мое имя трепать, а не то пеняй на себя.
Амалия видела, как он пошел к двери, а на пороге снова повернулся и как закричит: чтоб ноги его в конторе не было, ему такая скотина в шоферах без надобности, в понедельник можешь получить расчет. Значит, опять начались их беды. Но она злилась на Амбросио больше, чем на этого дона Иларио, и бегом вбежала в комнату:
— Почему ты так себя вел, почему позволил так с собой обращаться?! Почему не пошел в полицию, не заявил на него?!
— Из-за тебя, — сказал ей Амбросио, глядя как побитая собака. — Про тебя вспомнил. А ты забыла? Ты уж не помнишь, почему оказались мы в Пукальпе? Вот потому я все и терпел от него.
Тут она заплакала, стала просить у него прощения, а ночью опять началась у нее рвота.
— Дал он мне в возмещение расходов шестьсот солей, — сказал Амбросио. — Не знаю, как мы жили на это целый месяц. Я работу искал. Но в Пукальпе легче золото найти. Наконец устроился в Яринакоче водителем автобуса — за сущие гроши, только чтоб с голоду не подохнуть. Ну, тут и последний удар подоспел.
