А влипла она еще через день. Амалия как раз возвращалась из лавочки и вдруг увидела у подъезда полицейскую машину, а двое — один в форме, второй — гражданский — о чем-то спорили с хозяйкой. Дайте мне позвонить, говорила она, но ее схватили за руки и втолкнули в машину, увезли. Амалия до того перепугалась, что постояла еще на улице, собираясь с духом. Первым делом, конечно, стала звонить сеньорите Кете, а там никто не подходит, целый день крутила диск, но так никто и не ответил. А может, сеньориту тоже забрали, а теперь и за ней приедут. Соседская прислуга пришла узнать, что стряслось, за что арестовали сеньориту Ортенсию. Ночью Амалия глаз не сомкнула: вот сейчас явятся, заберут тебя. Наутро появилась сеньорита Кета и, когда Амалия ей все рассказала, прямо переменилась в лице, кинулась к телефону: сеньора Ивонна, помогите, сделайте что-нибудь, она не виновата, это все Пакета — и сама была заметно напугана и растеряна. Потом дала Амалии пять солей: Ортенсию впутали в мерзкую историю, наверно, сюда нагрянут полиция и журналисты, поживи денька три у родных или кто там у тебя есть. Глаза у нее были полны слез, а Амалия слышала, как она прошептала: несчастная Ортенсия. Куда ж ей идти? К тетке. А тетка в ту пору держала пансиончик на Чакро-Колорадо. Хозяйка моя уехала, дала мне отпуск. Тетка побранила ее, что столько времени не показывалась, потом стала вглядываться, вглядываться и вдруг — хвать за подбородок: врешь! тебя уволили, потому что ты беременная. Амалия стала возражать — да что вы! да ничего подобного, да не от кого ей беременеть. И тут ее как стукнуло: а может, тетка-то права? Может, поэтому месячных так долго нет? И хозяйка и полиция вылетели у нее из головы, думала только, как же она скажет Амбросио и что он ей на это скажет. В воскресенье шла к остановке у военного госпиталя, молясь про себя. Про сеньору Ортенсию он уже знал. Она дома, Амалия, дон Фермин замолвил за нее словечко, ее отпустили. А за что брали-то? Да так, вляпалась в одно дело — и сменил тему: Лудовико им дает комнату на всю ночь. Они с ним теперь редко виделись, и Амбросио сказал, что тот вроде бы собирается жениться и говорил, будто бы покупает домик в Вильякампа, ничего себе, а? Потом пошли в один ресторанчик на Римаке, и там он ее спросил: ты чего не ешь ничего? Не хочется, завтракала недавно. А чего молчит? Она про хозяйку думает, завтра пойдет к ней с утра. Чуть только оказались наедине, она и брякни: тетя говорит, я беременная. Он так и сел. Что ты мне мозги крутишь со своей тетей, схватил ее за руку, сама, что ли, не знаешь?! Ей самой тоже так кажется — и заплакала. А он вместо того, чтобы утешить, смотрел на нее, как будто она проказой покрыта — того и гляди, заразит. Не может быть, все повторял он, не может быть, и голос у него пресекался. Амалию ноги сами вынесли оттуда. Но на улице Амбросио ее догнал. Ну что ты, ну, не плачь, одурело повторял он и проводил до остановки, я просто от неожиданности, я растерялся. На проспекте Бразилии распрощались до воскресенья. Не придет больше, подумала Амалия.
Но сеньора Ортенсия не сердилась на нее: Амалия, здравствуй. Обняла ее: я уж думала, ты побоишься прийти. Да как вы такое могли подумать. Я знаю, знаю, сказала хозяйка, ты мне друг, Амалия, настоящий друг. Ее хотели впутать в дело, к которому она никакого отношения не имела, есть такие люди, которые только и мечтают ножку подставить — вот хоть Пакета, ах, да все люди сволочи. И снова потекли дни за днями — такие, как всегда, только каждый новый день был чуточку хуже вчерашнего: денег становилось все меньше. Однажды в дверь позвонил человек в форме. Вам кого? Но тут выбежала хозяйка — Ричард, привет, — и Амалия его узнала. Это был тот самый гость, что на рассвете ушел, только теперь на нем была фуражка и синяя тужурка с золотыми пуговицами. Сеньор Ричард был пилотом авиакомпании «Панагра», всю жизнь летал, виски седые, на лбу соломенная челка, сам веснушчатый, толстенький, и смешно так говорил по-испански, вставляя английские слова. Он Амалии понравился. Он первым остался ночевать у них. Прилетал в Лиму по четвергам и прямо из аэропорта приезжал к ним, снимал свою синюю форму, мылся под душем, отдыхал немного, и они с хозяйкой уходили, а возвращались под утро с шумом и громом, спали до полудня. Иногда сеньор Ричард оставался в Лиме еще на день. Ему нравилось возиться на кухне — повязывался Амалиным передником и что-то стряпал, а они с сеньорой смотрели, смеясь, как он делает омлеты, или лапшу, или пиццу. Был он большой шутник и весельчак, и сеньора Ортенсия отогревалась возле него. Почему бы ей не выйти за него замуж? — он такой славный человек — а она смеялась: у него уже есть жена, Амалия, и четверо детей в придачу.
