Но эти слова меня крепко задели,
Я шел с годекана домой, опечален,
Стихи перечел о весне, о веселье,
Но в эту минуту они не звучали…
Так речка струится, преграды не зная,
И вдруг из воды выступают пороги.
Так в жизни — прервется дорога прямая,
И встретятся трудности, беды, тревоги.
Бывает и пекло, бывает и ветер.
Со сладостью перемежается горечь.
И тьма, и туман существуют на свете.
Житейские истины не переспоришь.
Так можно ли петь лишь о добром и светлом,
Глаза закрывая на все остальное,
Не видя ни мрака, ни злобного ветра,
Щадя сорняки, пребывая в покое?
О, зрелость моя! Мне исполнилось тридцать.
Спасибо седым мудрецам за советы!
Стихи, вы обязаны тоже трудиться.
Я понял, что в этом — призванье поэта.
…К отцу я вошел — здесь работать любил он,
Оружье его я с почтеньем потрогал.
Полвека оно ему честно служило
Во многих сраженьях, на горных дорогах.
Невежество пятилось, злобно оскалясь,
И тьма вековая от песни бежала:
Горянки с чохто навсегда расставались,
И кровник отказывался от кинжала.
Всесильный, казалось бы, шейх из Аргвани,
Кулак и мулла, обиравшие горцев,
Торгаш, лицемер и базарный карманник
Страшились карающих слов стихотворца.
Пусть время другое и люди другие,
Но нам от былого остались в наследство
Привычки чужие, пороки такие,
С которыми стойко сражался отец мой.
Другое названье, другая одежда,
Но то же лицо у них, если вглядеться.
Живут бюрократ, подхалим и невежда —
С такими когда-то сражался отец мой.
Бездельник все дни в разговорах проводит,
Ворюга амбары колхозные грабит.
Охвостье минувшего, вражье отродье, —
Как зубы больные, их вырвать пора бы!
Не сразу я смог разгадать их повадку,
Хотя и нередко встречал их в аулах.
Одни подходили с улыбкою сладкой,
Другие спешили свернуть в переулок.
А третьи, не видя особого риска
(Мол, сыну искусство отца не под силу),
При мне поступали бесчестно и низко…
Обидно мне было, и горько мне было.
И мысли мои обратились к оружью,
Которым отец побеждал многократно.
Мне гнев его нужен, мне смех его нужен,
Мне стих его нужен, простой и понятный.
