Я не ответил. То, о чем говорил Олень, настолько совпадало с моими собственными ощущениями и с личным опытом последних пяти лет, что я усомнился в реальности происходящего. То есть понятно было, что все мне снится, но сны снам рознь — взять ту же сферу взаимодействия. Там каждый шаг столь близок к реальности, что напрямую взаимодействует с ней. А здесь реальность дала ощутимую трещину. Я не мог поверить в такое удивительное совпадение ощущений и даже формулировок. Возможно, Катька права, и Олень является лишь частью моего подсознания. Тогда какой смысл с ним разговаривать? Ни малейшего... Хотя разговаривают же люди сами с собой. Иногда это наводит на умные мысли, хотя и напоминает припадки шизофрении.
— Ты хочешь, чтобы я разбудил Спящего Бога? — Мне захотелось отсечь окольные пути, которыми Олень, по идее, должен был приближаться к главному.
Он не ответил, делая вид, что очень заинтересован растущим на холме подорожником. Я присел и опустил ладонь на прогретую солнцем землю. По ней бегали крошечные рыжие муравьи. От океана веяло свежестью, а запах хвои ее дополнял. Высоко в соснах шумел вечный ветер.
— Если сон Бога так плох, то откуда берутся такие замечательные миры? — вырвалось у меня.
— Мир один, — наконец ответил Олень, пожевывая лист подорожника. — Все остальное — лишь его отражения. Все сферы, если упрощенно, являются угасанием волновых функций реальности. Так понятно?
— Не очень, — признался я. — Но мне суть важна, а не какие-то функции.
Ощущение разговора с самим собой не проходило, но я решил не обращать на это внимания.
— Суть... — Северный Олень шагнул вперед и принялся за растущую под сосной сныть. — Вот тебе когда снится обычный сон, ты долго его потом помнишь?
— Не очень, — признался я.
— Конечно. Чем больше проходит времени, тем меньше и меньше деталей сна остается в памяти. Тем менее реальными и менее логичными кажутся ночные видения. У Спящего Бога так же.
— Погоди. Но у меня ведь только по прошествии некоторого времени реальность сна начинает утончаться.
— Ты все события воспринимаешь последовательно, — объяснил Олень. — Расставленными на линии времени. А для Бога вечность — как один миг и один миг — как вечность. Он воспринимает все бывшее, настоящее и будущее одновременно. Поэтому одновременно существуют все уровни воспоминания о том сне, который Спящий Бог видит в данный момент. Это и есть сферы реальности — ничего больше. Нынешний сон Бога кошмарен, но любому разуму свойственно помнить дольше хорошее, а не дурное. А потому, чем тоньше сфера, тем меньше в ней деталей вообще и плохих в частности. До определенного предела это улучшает миры, но самые тонкие сферы совершенно непригодны для существования разума. Там вообще нет деталей. Там нет почти ничего. Существует некоторая область наивысшего комфорта для душ. Чем от нее ближе к реальности, тем мир грубее и злее, чем дальше, тем менее предсказуем и менее вещественен.
Я усомнился, что говорю сам с собой. Откуда у меня в подсознании такие конструкции? К тому же у меня зародилось интересное соображение по поводу сказанного.
— Из твоих слов можно сделать вывод, что если Бог проснется, то реальность исчезнет, а воспоминания о ней, то есть совокупность сфер, останется.
— Так и есть. Ведь когда ты просыпаешься, сон улетает, а воспоминание о нем еще какое-то время сохраняется в памяти.
— Какое-то время? Сколько это, когда речь идет о Боге?
— Вечность, — коротко ответил Олень.
«Вот так», — подумал я и провел ладонью по стеблям осоки.
Рыжий муравей вскарабкался на руку, и мне пришлось его сдуть. Сосны шумели в вышине, как хорошо сыгранный вселенский оркестр, а со стороны океана доносился едва слышный шелест прибоя.
«Музыка сфер, — подумал я, улыбнувшись. — Вот она оказывается какая на самом деле».
— Значит, даже, если Спящий Бог проснется, души умерших не исчезнут вместе со всем миром? — спросил я.
— Точно. Причем чем энергичнее жил человек, тем дольше он остается в памяти Бога. Поэтому я и хотел тебе предложить...
— Убить Катьку, а затем разбудить его? — пристально глянул я на Оленя. — Чтобы он меня дольше запомнил?
