Помалкивавшая до сих пор Медея фыркнула.
– А что тут непонятного? Для Никоса честь семьи и безупречная репутация превыше всего! Никогда не забуду, как он лишил меня карманных денег только потому, что мы с подружкой и одним приятелем решили на троих снять квартиру в Париже.
Маджи попыталась улыбнуться. Она уже не вслушивалась в оживленную болтовню Медеи насчет каникул в Париже, коим так решительно воспротивился пуританин Никос. Ее бил озноб от той чудовищной напраслины, которую она однажды возвела на него, не зная по существу ничего. Как выяснилось, злодей оказался не злодеем, а она сама себя загнала в угол.
К счастью, процедура с косметикой подошла к концу. Дороти и остальные выглядели словно с картинки. Сославшись, что ей тоже необходимо привести себя в порядок, Маджи торопливо покидала в чемоданчик мази, кремы, салфетки и удалилась.
В спальне она сбросила с себя халатик, стянула лифчик и трусики, босиком направилась в ванную. Руки и ноги ее были как деревянные и почти не слушались. Сильные струи воды ударили ей в лицо. Лучше бы они промыли мне мозги, в отчаянии злилась на себя Маджи. Ну почему я такая тупая? С какой стати вообразила несусветные ужасы вместо того, чтобы присмотреться внимательней к человеку, с которым свела судьба? Разве самолюбивый и гордый нрав может ужиться с низостью помыслов? Да никогда…
– Боже, что я наделала! – воскликнула Маджи.
– А что такого ты наделала? – услышала она веселый голос Никоса, неожиданно возникшего рядом. – Попробую угадать. Ты сбрила им брови? Или, может, ножницами остригла своим клиенткам уши? Не знаю, как уши, но уж брови-то точно вырастут. Не расстраивайся.
Он был, в отличие от нее, в прекрасном расположении духа. Она и опомниться не успела, как Никос тоже влез под душ.
– Брр, как холодно. Я люблю погорячей. Он потянулся к кранам. Чтобы не дать ей поскользнуться и упасть, прижал к себе свободной рукой, так что ее лицо окунулось в курчавые заросли могучей мужской груди. Маджи разрыдалась. Он мой муж, а я… я… Ей было невыносимо сознавать собственную глупость, которая, возможно, и погубила их счастье.
Удивившись, Никос выключил воду, за подбородок приподнял ей голову, заглянул в глаза.
– Ну, ну, успокойся… Тебя кто-то обидел?.. В ответ Маджи еще пуще заплакала.
– Мадж, – прошептал Никос. – Будь умницей, расскажи, в чем дело, если, конечно, ты мне доверяешь…
Доверие?.. Вот в чем беда. Она никогда не доверяла ему. В эту секунду Маджи поняла: что бы он сейчас ни сказал ей в ответ – она поверит Никосу.
– В тот день, когда я увидела тебя в проклятом салоне… Он ведь не принадлежал тебе?..
Никос окаменел, его пальцы с силой сжали ее плечи.
– Ну и что?
– Почему ты не сказал мне правду, не опроверг моих обвинений?
– Зачем? Это ничего не изменило бы.
– Еще как! Неужели ты не понимаешь?.. Если бы я знала, что ты имеешь к проклятому салону отношение, мне не пришло бы в голову винить тебя в смерти Шейлы и других ужасных грехах, оскорблять и строить коварные планы, как побольнее отомстить… Все было бы иначе, и наш брак ничем бы не омрачился.
– Все и так чудесно, моя милая Маджи, – протяжно произнес Никос. Его сильные руки скользнули по спине, обхватили ягодицы жены и прижали к полыхающему жару мужской возбужденной плоти. – Лучше не бывает, – хрипло прошептал он, впиваясь поцелуем ей в губы.
– Подожди, Никос, – взмолилась Маджи. – Я хочу объяснить. – Ей просто необходимо признаться в своей глупости, на коленях просить о прощении…
Никос чуть отстранил Маджи от себя и долгим, изучающим взглядом окинул ее с ног до головы. Она даже не представляла, насколько была ему желанной: припухшие от слез зеленые глаза, обвисшие, мокрые рыжие кудри, грудь и бедра, покрывшиеся от холода пупырышками, – все в ней казалось бесконечно трогательным и прекрасным.
– Нечего тут объяснять, Маджи, – сдавленным грудным голосом пробормотал Никос.
– Да есть же, – застонала она. – Аспасия рассказала о своем брате – позоре семьи и о его «Клубе здоровья». Если бы я только знала…
– Если бы только… – фыркнул Никос неожиданно. – Неужели, Маджи, мы будем объясняться в сослагательном наклонении?.. – Он потянулся за полотенцами. Одним обмотал себе бедра, другое, глянув довольно хмуро, бросил ей. – Хочешь поговорить? О'кей, поговорим. Вытирайся сама – если я прикоснусь к тебе еще раз, никакого разговора не получится. – И он вышел из ванной комнаты.
