Над ним охотно подшучивали, за ним откровенно смеялись, ему давали обидные прозвища, но все это исключительно за глаза. Даже среди рыцарей Туринского знамени, отчаянных воинов и бесстрашных рубак, не нашлось ни одного, который готов был бы произнести их ему в лицо. И это при том, что мессир Магнебод уже много лет не участвовал в турнирах, предпочитая громить своих врагов исключительно за обеденным столом!
Ну ничего, подумал Гримберт, ты у меня еще попляшешь, старый осел. Только попробуй снять сапоги, и я мигом налью тебе туда вара. А еще раздобуду хорошую краску и хорошенько испишу ноги твоего «Скитальца» самыми паскудными словечками. А еще…
Вспоминая все самые обидные ругательства, Гримберт отвлекся и едва не позабыл про отца и Магнебода, они все еще разговаривали, скупо жестикулируя и не глядя ни на кого вокруг. Даже на «Пламенеющий Долг», от которого сам Гримберт не мог оторвать взгляда.
— Все это пройдет с возрастом, — отец бросил в рот какую-то таблетку и, поморщившись, разжевал ее, — Всего лишь пыл юности.
— И этот пыл внушает мне тревогу.
Отец нахмурился.
— Тревогу? Я ведь прочил тебя к нему в наставники, Магнебод.
— И я поклялся выполнить вашу волю, мессир. Воспитать из него настоящего рыцаря.
— Тогда отчего тебя это беспокоит?
Магнебод вздохнул, потирая лапищей подбородок.
— Мальчишка избалован, мессир. Привык получать все, что ему захочется и мало считается со мнением окружающих. Такое бывает с охотничьими собаками, которых хозяин кормит со своего стола и позволяет спать где заблагорассудится. Через какое-то время с ними нельзя сладить, они просто творят что хотят. От таких не будет толку, проще снять шкуру. Уж извините, если обидел, мессир. Я как и раньше могу без баллистических вычислителей всадить подкалиберный снаряд с расстояния в лигу, но вот складно говорить, как ваши парадные попугаи, так и не выучился.
Отец не разгневался, как втайне ожидал Гримберт. Более того, с его лица стала уходить нездоровая бледность, которой пуще смерти боялись придворные сановники и слуги.
— Как и прежде, в тактике ты стократ сильнее, чем в тактичности, — маркграф неожиданно улыбнулся, — Возможно… Возможно, ты отчасти прав, Магнебод. Последние годы я часто удовлетворял капризы Гримберта, даже те из них, что удовлетворять не следовало. Его мать… Когда-то она корила меня за то, что я почти не занимаюсь его воспитанием. Мол, рыцарские турниры и охота для меня важнее собственного ребенка. Голубка моя… Я не хотел, чтобы она печалилась, взирая на меня с облаков. Зачастую мне было проще выполнить его желание, чем объяснить, почему я не могу этого сделать. Думаешь, я испортил его этим?
Магнебод покачал головой.
— Он самонадеян, мессир, а самонадеянность скверная черта для будущего маркграфа и почти смертельная для будущего рыцаря. Но мне не привыкать к таким ученикам. Думаю, за пару лет я выбью из его головы то, чему там быть не полагается. Если он в самом деле вознамерился стать рыцарем, пара лет хорошей муштры лишь закалят это желание. Если же нет…
— Что с доспехом? — быстро спросил отец, мотнув головой, — Ему все равно понадобится доспех.
— Мессиру Гримберту не терпится получить свой рыцарский доспех? Заверяю, он получит его, у меня на примете как раз есть один подходящий. Может, не такой внушительный, как этот золоченый болван, но он вполне сгодится для обучения рыцарской науке.
— Какое имя он носит?
— «Радетель Истины», мессир.
Гримберту показалось, что в голосе Магнебода он уловил злорадство.
Чертов старый пьянчуга! Он стиснул кулаки, изнывая от дурного предчувствия. Он никогда не испытывал к Магнебоду особого почтения, несмотря на множество сигилов, украшавших броню его «Багряного Скитальца». Не обученный манерам, грубый, насмешливый, одевающийся хуже, чем многие конюхи, он являл собой столь неприглядное зрелище, что сам казался насмешкой над рыцарским званием. Совершенно невозможно было представить его посреди настоящей битвы, равно как и упоминания его имени в рыцарском романе.
По мнению Гримберта отец сделал самую большую свою ошибку, назначив мессира Магнебода своим старшим рыцарем. Ошибку, которая, быть может, еще отольется самому Гримберту самым неприятным образом…
