Убежала бы она в Кучково — дружину бы послал. Это дела мирские, суетные.
– А! Итить ять! Злыдни! Воры! Изменники! Рубай их всех! В капусту.
Вынуть же инокиню из монастырского затвора против её и владыкиной воли… Нет, дружина, конечно, сбегает, Софочку притаранит. Правда, Владимирские гридни на такое дело… Но вокруг же полно половцев! Они ж — «поганые»! Кипчакам по женскому монастырю пройтись… Кто стоял — положат, кто лежал — растопырят. Прочих — закопают.
А вот что делать потом? Это ж грех, святотатство.
Помимо прямой ссоры с очень важным, сильным, близким по духу — «товарищ в борьбе», епископом Ростовским, помимо очевидного, потребного для того — личного отстранения от благодати и её носителя, от бога и его служителей, от матери-церкви и «царствия небесного», это ещё и дурной пример тем же ростовским боярам. Две узды — княжеская и епископская — едва удерживают их своеволие. Ослабнет одна — скинут и другую, боярство в разнос пойдёт. Тогда уже не десяток гридней посылать — войско на Ростов собирать придётся.
Да и с чего такой сыр-бор заводить?!
Явных улик «жонкиного нечестья» — нет. Скорее наоборот: постриг — свидетельство истинного о муже своём радения.
«Сменила платья дорогие парчовые — на рясу простую суконную, палаты княжеские — на келию убогую. Всё — веры православной нашей для, за-ради исполнения обета своего, во спасение от мечей басурманских мужа, даденного. А ведь кабы не было жертвы сей, кабы не благочестие княгинино, так, поди, и нас всех — нечестивцы поганые побили бы, порезали».
Это уже точка зрения людей из вернувшегося войска.
Зачем эти заботы Феодору? — Ну вы спросили! Из самого простого — есть вклад в монастырь. При поступлении — само собой. И позднее по ряду поводов — подарки. Известны и методики по добровольному увеличению размера даримого.
«Слеза даже прошибла Патапа Максимыча.
— Сторублевой мало! — подумал он. — Игумен человек понимающий. По крайности сторублевую с двумя четвертными надо вкладу положить…
— Две сотенных надо, да к Христову празднику муки с маслом на братию послать.
Когда же наконец стал отец Михаил поминать усопших родителей Чапурина и перебрал их чуть не до седьмого колена, Патап Максимыч, как баба, расплакался и решил на обитель три сотни серебром дать и каждый год мукой с краснораменских мельниц снабжать ее. Таким раем, таким богоблагодатным жительством показался ему Красноярский скит, что, не будь жены да дочерей, так хоть век бы свековать у отца Михаила…
— Вот благочестие-то!.. Вот они, земные ангелы, небесные же человеки… А я-то, окаянный, еще выругал их непригожими словами!.. Прости, господи, мое согрешение!».
Речь в этом отрывке из Мельникова-Печерского идёт о «богоблагодатном» ските, где «земные ангелы» и «небесные человеки» печатают фальшивые ассигнации крайне низкого качества.
Опять же — дело благое. Помочь «старому другу» решить неназываемую проблему. От чего ещё более усилится государева благосклонность к делам епископовым.
И, об чём «ни-ни!» — «посадить его на крючок» — прибрать к себе в хозяйство самого главного свидетеля самой главной проблемы Залесья — «ублюдочности», «нечестия» сыновей Андрея.
Причём сама проблема не озвучивается. Феодор не говорит, даже — не намекает на свою информированность в части похождений Улиты. Иначе, при сказанных явно словах, Андрей будет действовать иначе. И даже епископская шапка не спасёт от «плахи с топорами».
– Княгиня, в волнении об тебе, княже, пребывая, восхотела к господу нашему душою устремиться. И я, раб божий Феодор, тому устремлению благому — не воспрепятствовал. Ибо хотение то — во благо. И её душе, и твоей, и земле нашей. И всей вере православной. Ибо есть ли в юдоли нашей, скорбно слёзной, иной путь для души человеческой, лучший, нежели монашество?
Сходные фрагменты, разной степени экспрессии, логичности, литературности и императивности — постоянно звучат в здешних церквах и в теремах. Эта идея — есть истина несомненная и необсуждаемая.
Напомню для знатоков: со следующего века и на столетия предсмертное пострижение в монашество станет нормой для всей русской аристократии. Александр Невский — из ближайших примеров. Хоть на полчаса, а в клобук. Ибо, по всеобщему убеждению, предсмертный постриг даёт гарантию спасения. «Спасения» не от смерти — от посмертия.
