Расследования Берковича 10 [сборник] - страница 21

— Вас трое, — сказал Беркович, — а машин…

— Четыре, — вступила в разговор Хана. — Четвертая машина — моя.

— Так, — кивнул инспектор. — Теперь я по крайней мере понял, почему журналистка собрала всех именно в вашем пансионате. Продолжайте, пожалуйста.

— Расследование зашло в тупик, — сказала Лея Вейземан. — Мы не были знакомы друг с другом, но вчера вечером выяснили, что каждую из нас вызывали в свое время в полицию, наши машины были обследованы, но улик не нашлось, подтвержденного алиби не оказалось ни у кого. В конце концов дело прекратили.

— Ясно, — сказал Беркович. — Рената была судебным журналистом, этот случай ее заинтересовал…

— Сбитый мальчик был ее братом, — тихо сказала Алона Бакер и заплакала.

— Вот оно что… Сообщая, что ждет вас в пансионате, она сказала, что обнаружила доказательства, верно? И что может их предъявить? Но ведь те из вас, кто не убивал мальчика, могли отказаться от приглашения…

— Не могли, — покачала головой Шуля Мазин. — Не знаю, кто сбил мальчика, знаю только, что не я. Но все равно… Она сказала, что если я не приеду, то в материале, который будет опубликован на первых страницах, окажется и мое имя. Мне это надо?

— Мне она сказала то же самое, — прошептала Алона Бакер.

— И мне, — подтвердила Лея Вейземан.

— Ну вам-то, — повернулся Беркович к хозяйке пансионата, — Рената не могла сказать того же.

— Нет, она заказала комнаты, вот и все.

— А если бы здесь были и другие постояльцы…

— Сейчас зима, да и интифада эта проклятая, комнаты пустуют второй месяц.

— Ясно, — вздохнул Беркович. Он чувствовал себя очень неуютно — одна из этих приятных женщин была убийцей, причем убила она дважды: сначала мальчика, брата Ренаты, и это было трагической случайностью, но потом она расправилась с журналисткой, поскольку смертельно боялась разоблачения и тюрьмы.

— Ваши комнаты сейчас осмотрят, — сказал инспектор, — а потом придется провести личный обыск, прошу прощения. От всех этих процедур вы можете себя избавить… То есть, не все вместе, конечно… Но та из вас, кто виновата… Ну, вы понимаете, добровольное признание…

Беркович окончательно смутился и замолчал. Молчали и женщины, напряженно глядя друг на друга.

— О Господи, — сказала наконец Хана, — не тяните, инспектор. Все равно никто не признается. Нужно искать — ищите. Если хотите, начните с меня, все-таки я хозяйка этого заведения. Вам нужно орудие убийства? Так я вам скажу сразу — нож скорее всего взят из моего комплекта кухонной посуды.

— Почему вы так думаете? — спросил Беркович.

— Да потому, что утром, когда я накрывала на стол, одного кухонного ножа в коробке не было.

— Его мог взять любой?

— Конечно. Коробка открыта, стоит на виду…

Беркович взял в руки средних размеров кухонный нож — единственный, оставшийся в коробке. Еще четыре таких же ножа лежали на столе, каждый рядом с тарелкой. Женщины отвернулись, этот предмет кухонной утвари вызывал неприятные ассоциации. «И особенно — у одной из них», — мрачно подумал Беркович.

У кого же именно?

— Пожалуйста, — сказал он, — перейдите в салон и подождите, пока будет идти обыск.

— Вы оставляете нас вместе? — удивилась Лея Вейземан. — Мы ведь сможем говорить друг с другом…

— Да сколько угодно, — пожал плечами инспектор. — Или вы собираетесь коллективно покрывать убийцу?

Женщины встали из-за стола.

— Я бы хотел сначала поговорить с вами, — обратился Беркович к хозяйке. — Останьтесь, пожалуйста.

— Вы действительно всегда едите с гостями? — продолжал он, оставшись с Ханой вдвоем.

— Да, — кивнула она. — Это принцип моего заведения. Знаете… создает такую интимную атмосферу.

— Вчера вечером вы тоже ужинали вместе?

— Конечно, — нахмурилась Хана. Она не понимала смысла задаваемых вопросов. — А что…

Лицо ее неожиданно застыло, а в глазах появился испуг.

— Вот именно, — сказал Беркович. — Вы поняли, верно? Ведь это вы убили Ренату.

— Я не…

— Нож мы все равно найдем, вы не могли его вынести из дома. А добровольное признание…

Хана опустила голову на руки и зарыдала.

— Ну хорошо, — сказал Рон Хан инспектору по дороге в управление, — а если бы у нее не сдали нервы?

— Я предъявил ей улику, которую она не могла оспорить.