— А те остались?
— Те остались. Но эти, которые вернулись, такой приплод принесли, что колхоз даже обрадовался.
Нина засмеялась.
— Вот, говорят: нет худа без добра.
— Да. Еще говорят: не было бы счастья, да несчастье помогло. У меня зять помер с такой поговоркой.
— Как же это?
— Да у него голова что-то болела… Болит и болит голова, ну, а к врачу, знаете, все некогда, да, может, обойдется… А тут — дотерпел, что сознание потерял. Ну, его в больницу. Сеструха потом рассказывала: «Прихожу, говорит, к нему, а он мне и говорит: „Вот, говорит, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь хоть вылечусь“». Рад был, что в больницу попал. Веселый лежал… Потом помер. А жили они за Новосибирском, далеко. Ну что: надо ехать за ним. Он был из нашего села, Сашка его знал. Хоронить надо на родине. Я поехал. А было начало ноября, река только становилась. А мост у нас был наплавной, к зиме его разбирали. Самая распутица. Я туда-то на моторке пробился, а оттуда — это уже дня через четыре: реку уже схватило. Пешие ходят, досок накидали — ничего. А с гробом-то как? Ну, я сестру с ребятишками перевел по доскам, а сам вернулся, нанял подводу и поехал вверх по реке — там, сказали, схватило покрепче. И вот мы с возчиком выбрали такое место — вроде ничего, можно. Разогнали коня, а сами — в стороны от саней. Лед трещит, гнется, мы бежим и со стороны орем на коня… А он сам уж — дай бог ноги, самому охота живому до берега добежать. Как переехали, не знаю. Хороший мужик был, зять-то. Жалко. Тридцать три года всего было. Двое детей осталось…
Эта грустная история рассказана была, как понял сам Костя, совсем некстати. Он замолчал. На какое-то время он забыл и про Нину, и зачем он пришел сюда — вспомнил Дмитрия, зятя… Ребятишек-племяшей вспомнил… И совестно стало. Закурил.
И в это время пришли Сашка с Валей. Пришли веселые. Сашка вовсю дурачился.
— Спорим? — кричал он. — Давай спорить!
— Чего вы? — спросила Нина.
— Она не верит, что я могу выпить бутылку вина, не держась руками.
— Кто спорит, тот…
— Да это мы слышали! Мне только напиваться неохота, а то бы я показал.
— А как это?
— Вон чайник, да? Я б сейчас вино вылил в него, носик в зубы и…
— А-а.
— Вот те и «а-а». Ну, как тут у вас?
— Я еще картошку только начистила.
— Ну-у, товарищи!.. Чем вы тут занимались, не знаю. Не знаю. Нинон, чем вы тут занимались?
«Трепач, — с яростью подумал Костя. — Носик в зубы…»
— Долго с этой картошкой, — сказала Валя. — Ну ее к черту! Закусим чем-нибудь…
— Идея! — подхватил Сашка. — Выпьем и пойдем на танцы.
Нина остановилась с тазиком в руках.
— Ну?
— Как, Костя?
— Да мне-то, господи!.. Нужна мне эта картошка.
Так и порешили — не возиться с картошкой. Сели за стол.
После двух стаканов вина Косте стало веселей.
— А где тут у вас танцы? Далеко?
— В парке.
— Пойдем, Нина?
— Мне что-то неохота. Не манит. Можно сходить, только я танцевать не буду.
— Почему?
— Не умею, как они. Совестно.
— Ерунда! — раздухарился Костя. — Я могу не хуже их.
До парка решили идти пешком.
Валя с Сашкой шли впереди, Нина с Костей сзади.
Костя начал помаленьку растрачивать веселье из груди. Опять подступали неловкость и стыд, и как он себя ни взбадривал, как ни старался настроиться на беспечность — не получалось. Он взял Нину под руку и шел так, молчал. Зато Сашка впереди строчил как из пулемета. Валя то и дело смеялась громко. Костя завидовал земляку и понимал, что только так и нужно сейчас — нести околесицу, чтоб уши вяли. Только так и надо. Но Костя боялся, что если он начнет говорить, то его опять поведет куда-нибудь не туда. Про гроб начал давеча!..
— Расскажи чего-нибудь, — попросил он Нину.
— Чего рассказать?
— Ну… веселое что-нибудь. А то со мной с тоски завянешь.
— А я вот так вот люблю: ходить и смотреть на людей. И отгадывать про них…
— Ты что, ворожейка? — Костя засмеялся насильственно и снова остро почувствовал, что это глупо, что он хихикает.
— Не ворожейка, — серьезно сказала Нина, — просто хожу и отгадываю: вот у этого горе какое-то, а этому — только до постели добраться, с работы идет. А другому, посмотришь, ничегошеньки не надо: куда-нибудь придет…
