Напротив действительно сидел Лунинский в мундире железнодорожного инспектора и курил сигару, безразлично глядя в окно.
"Вообще не обращает на меня внимания, — подумал Забжеский. — Даже не предполагает, с кем едет".
Ситуация показалась ему слишком комичной. Но все ещё держал глаза прикрытыми, а голову — легко отклонённой на изголовье, чтобы в этой позиции удобнее наблюдать за ним через опущенные ресницы.
"Какой он спокойный! — прял далее пряжу мыслей. – Точно никогда ничего не происходило. Печальный, но спокойный. Ничего не предчувствует. Однако ... однако те два инцидента могли свидетельствовать о чем-то прямо противоположном. Эти два видения Стахи, одно из которых досталось и мне, не кажутся случайными вещами. Кто знает, что с ним в те минуты происходило?.. А эта сегодняшняя случайная встреча выглядит как продолжение тех двух историй. Можно здесь представить, наверное, нечто вроде ступенчатой последовательности. Сказал бы, что Лунинский постепенно, пусть даже подсознательно, приближается к разоблачению страшной для него правды. Сначала выпустил, точно щупальца, свои гнетущие мысли — искал и нашел — но не тронул, повел себя пассивно: не посмотрел жене в глаза там, в коридоре. Этого ему, очевидно, было недостаточно. Поэтому прямо атаковал ее вдруг на станции в Рудаве, у ступеней вагона, в облике того незнакомого господина с чемоданчиком... А сегодня — едет со мной в том же купе. Интересно, что получится!.."
И открыл глаза. Лунинский всё смотрел в окно на поля, что тянулись за ним, окружённые вдалеке по краям синеватой полосой леса. Казался глубоко задумавшимся, поэтому перестал даже подносить к губам сигару, на конце которой вырос за это время грубый нарост пепла. Забжеского вдруг охватило неистовое желание обратить внимание этого человека на себя под любым предлогом. Очень захотел обменяться с ним несколькими словами и узнать о цели его нежданного путешествия. Поэтому вытянул папиросу, взял ее губами и сделал вид, что не может найти спички. Тот не обращал на него никакого внимания, углубившись в наблюдение пейзажей за окном. Тогда решил атаковать его прямо. Поднялся и с вежливым поклоном спросил:
- Могу попросить у уважаемого пана огня?
Лунинский оторвал взгляд от окна и внимательно посмотрел на спутника.
- Пожалуйста, — ответил через минуту, подавая ему сигару.
- Спасибо и прошу прощения за прерванный ход мыслей.
Тот бледно улыбнулся и нахмурился, будто что-то вспоминая.
- Странная вещь, — ответил задумчиво, — у меня такое впечатление, что мы уже где-то раз в жизни виделись.
Забжеский удивился:
- Действительно, не могу вспомнить.
- Гм ... и мое воспоминание расплывчатое и словно смазанное. Кажется мне, что недавно кто-то, очень похожий на пана, совершенно таким же образом, и тоже в поезде, "просил" у меня "огня". Нынешняя ситуация представляется мне дословным повторением какой-то другой, которую уже раз пережил, и как будто бы недавно.
Забжеский не сводил с него глаз.
- Может, во сне видел пан лицо, подобное моему. Бывает иногда: такие прообразы сна, которые повторяются, в точности реализуясь затем наяву.
- Может быть, — согласился Лунинский, внимательно вглядываясь в черты соперника, — может быть и приснилось...
- Не исключено также явление так называемого "ложного узнавания", которое наблюдается довольно часто у лиц впечатлительных и слишком нервных. "Повторение ситуации" в этих случаях является иллюзионным и возникает вследствие интенсивности переживания, которое моментально перемещается в перспективу прошлого и регистрируется на экране памяти как вещь, уже давно пережитая.
- Не думаю, — сказал Лунинский, — по крайней мере, в этом случае. Здесь вряд ли можно говорить об интенсивности переживания, которое, по сути, является тривиальным.
- Пан говорит разумно. Впрочем ...
- Впрочем, может быть, мне приснилось ... Гм ... однако, это странно: почему и для чего? Что нас двоих может сочетать?
Забжеский склонился, чтобы скрыть улыбку, которая пробежала по его губам.
- В конце концов, бывают иногда и сны наяву, — вставил, словно без энтузиазма.
- Наяву? Не понимаю. Или пан использовал это выражение в переносном смысле?
