Болельщики потихоньку разбредались: соревнования подходили к концу. Кое-кто прилег в степи, другие ушли в совхоз к себе домой, к знакомым, к Дому культуры, где в ожидании, когда объявят окончательные результаты соревнований и вручат призы, завели музыку.
По разговорам, самые сильные стригальщицы уже отработали свое, и интересных выступлений не ожидалось.
Вскоре подался в совхоз и я. Еще вблизи ремонтной мастерской я услышал песню.
Адресованная другу,
Ходит песенка по кругу,
Потому что круглая земля…
Радиола играла на подоконнике открытого окна Дома культуры. На высохшей, твердой, как асфальт, глинистой площадке с ленцой кружилось несколько пар. Много людей сидело на длинных ступеньках крыльца, на слабой травке, пробившейся у решетчатой ограды.
Долго ждать не пришлось. Приехали члены судейской комиссии, и весь народ повалил в зал.
Остальное заняло с час. Огласили имена победителей, вручили призы.
Теперь пора было мне подумать и об отъезде. В редакции меня ждут, но поезд со станции уходит рано утром. По всему выходило: придется топать на станцию вечером и коротать там ночь. А идти до станции — километров восемь.
На улицу вышли Василий Ильич с Вяткиным. У Лукина настроение было явно хорошим.
— А вот и наша пресса. Так как показались вам соревнования? — спросил он.
— Очень интересно было смотреть, тем более, что я впервые побывал на таких соревнованиях.
— А они и проводились у нас в области впервые, — подчеркнуто сказал Лукин. — Это очень важно. У нас как привыкли? По старинке… Привяжут овцу и стригут. Хлопотно, долго, а тут сами видели, какая скорость. Хорошо бы об этом подробнее в газете написать, чтобы все поняли, как это важно.
— Обязательно напишу. Меня уже ждут в редакции с материалом, — ответил, я и не без умысла добавил: — Вот только с поездом плохо, а то бы материал сразу в номер пошел.
Василий Ильич посмотрел на меня понимающим взглядом и предложил:
— А вы езжайте со мной. Я вот кое-какие дела доделаю и поеду. К утру будем в городе.
Остаток дня я просидел на скамейке у дома, в котором остановился Лукин. У себя в комнате на втором этаже начальник управления вел долгий разговор с директором совхоза, я его ждал.
Феди и его машины что-то нигде не было видно.
Приехал он под вечер. Подогнал «газик» к крыльцу и озабоченно спросил у меня:
— Самого не видел? Не ругался он, что меня дома нет?
— Там он, — вздернул я подбородком к верхним окнам. — С Вяткиным совещается.
Федя успокоился.
— А я, знаешь, прощаться ездил, — сказал он. — Моя-то дуреха на седьмом небе от счастья: ковер получила. Я и отвез его домой.
Заходящее солнце освещало Федю с затылка, и у него розово просвечивали уши.
— Что бы ты, интересно, делал, если бы она и на третье место не вышла? — спросил я.
— Прощания бы не состоялось, — осклабился он. — Но, однако, вот вышла. Учись, корреспондент. Хочешь, я тебе совет один дам?
— Оставь при себе свои советы, ты мне и так за эти дни до чертиков надоел.
— Да брось ты, — обиделся Федя. — Я в Варламово тебя не свозил, да?
Ну, что было на такое ответить?
— Иди наверх, начальник твой тебя ждет, — сказал я.
— Это я и без тебя знаю, — ответил Федя и повернулся к двери.
Скоро он спустился вниз вместе с Лукиным. Василий Ильич попрощался с Вяткиным и сказал:
— Поехали.
— Корреспондент тоже с нами? — кисло спросил Федя, но тут же приободрился. — Вот и хорошо, может, путевые мемуары с нас напишет.
Открыв заднюю дверку кабины, я полез на кожаное сиденье и в полутьме больно ударился коленом о стоявшее в машине ведро. Оно брякнуло, и Василий Ильич перегнулся через спинку переднего сиденья.
— Это что у тебя опять там в ведре? — строго спросил он у Феди.
У шофера нахально заблестели глаза.
— Да анадысь возил я нашего зоотехника в Михайловку, а там у них парники. Так говорят: бери огурцов свежих, — а дальше Федя неожиданно заговорил высоким слогом. — Есть же люди на свете. У них там ферма овцеводческая, кругом степь одна, воды мало, а они парники разбили. Прямо патриоты, энтузиасты. Вот звал с собой корреспондента, чтобы написал о них, так ведь не поехал.
Но Лукин пропустил эту тираду мимо ушей и покачал головой.
