Рассказы о временах Меровингов - страница 97
Повинуясь такому внушению, Гильперик пошел в комнату, где были собраны и хранились государственные акты. Он велел достать оттуда все росписи, составленные для взимания новых податей, и приказал бросить их в огонь; после того разослал в разные области своего королевства гонцов с объявлением, что прошлогодний указ о поземельном налоге уничтожен королем, и с запрещением графам и всем коронным чиновникам взимать его на будущее время[701].
Между-тем, смертельная болезнь не прекращалась; младший из двух детей скончался первый. Родители пожелали похоронить его в базилике Сен-Дени и велели перенести тело из бренского дворца в Париж, но не сопровождали его сами[702]. Все их заботы обратились тогда на Клодоберта, положение которого подавала лишь слабую надежду. Отвергнув всякую человеческую помощь, родители положили его на носилки и пешком проводили в Суассон, в базилику св. Медара. Там, по суеверному обычаю того времени, они установили постель Клодоберта рядом с гробницей святого и дали торжественный обет за восстановление его здоровья. Но больной, утомленный усталостью от нескольких миль дороги, в тот же день впал в предсмертное томление и к полуночи умер[703]. Эта смерть сильно тронула всех городских жителей; с сочувствием, которое обыкновенно внушает преждевременный конец царственных особ, граждане Суассона соединяли также и мысль о собственной своей участи. Почти каждый из них оплакивал какую либо недавнюю утрату. Они толпой повалили на похороны молодого принца, и провожали его до места погребения, в базилике святых мучеников Крепина и Крепиньяна. Мужчины проливали слезы, а женщины, одетые в черном, изъявляли такую же горесть, как-бы при погребении отца или мужа; им казалось, что, провожая эти похороны, они облеклись в печаль за все семейства[704].
В изъявление отцовской горести, Гильперик роздал богатые дары на церкви и бедных. Он не вернулся в Брен, где пребывание было для него неприятно и где эпидемия продолжала свои опустошения; выехав из Суассона с Фредегондой, он поселился в ней в одном из королевских дворцов, находившихся на опушке обширного Кюизского Леса, недалеко от Компьена. Тогда был октябрь месяц, пора осенней охоты, имевшей значение народного празднества; всякий мужчина франкского происхождения предавался этой забаве с увлечением, способным заглушить в нем самую сильную горесть[705]. Движение, шум, прелесть деятельного и нередко опасного занятия, утоляли скорбь короля и по временам возвращали ему спокойное расположение духа; но печаль Фредегонды не знала ни развлечения, ни отдыха. Скорбь матери еще более увеличивалась в ней от ожидания перемены, которую потеря обоих сыновей должна была повлечь в ее королевском значении, и от опасений ее на счет будущего. Оставался только один наследник Нейстриского Королевства, и то был Клодовиг, сын другой женщины, супруги, — которую она некогда вытеснила, — человек, которого недавний заговор выставил ей предметом надежды и козней врагов ее[706]. Будущее вдовство, несчастье, которого она ежедневно должна была страшиться, поражало ее ужасом; в тревожных опасениях своих она воображала себя низложенной, лишенной почестей, власти, богатств, подвергнутой мести и жестокостям, или унижению худшему, смерти.
Однако это новое душевное беспокойство не обратило ее к таким же помыслам, как первое. Став на короткое время выше самой себя, благодаря благородным и нежным внушениям материнского чувства, она снова возвратилась к собственному характеру, к безмерному себялюбию, коварству и жестокосердию. Она стала изыскивать средства вовлечь Клодовига в сети, и для погибели врага своего рассчитывала в уме на бич, похитивший у нее собственного ее сына. Молодой принц, не быв в Брени, избежал язвы; она решилась, под лживым предлогом, внушить отцу его мысль отправить его в это место, где зараза губила все сильнее и сильнее. Придуманный ею, для убеждения своего мужа, предлог состоял вероятно в необходимости выведать, через доверенное лицо, через члена семейства, о том, что делается в этом королевском жилище, внезапно покинутом господами и подверженном воровству и хищениям нового рода. Ни мало не подозревая тайных побуждений этого совета, Гильперик его одобрил; он отправил к Клодовигу, с гонцом, приказание ехать в Брен, и юноша повиновался с той сыновней покорностью, которая была в духе германских нравов
