Пришло время ложиться спать. Спиро, видно, совсем перепугался, что я лягу в его рубахе, и принялся сам ощупывать мою, висящую на веревке. Чем ближе время ложиться, тем чаще ощупывает. В конце концов я не выдержал, сорвал рубаху с веревки и говорю: «Вы-сохла!» «Вот как, — отвечает Папуранский, — тогда одевайся!» Снял я с себя его рубаху, вернул ему и натянул свою, а она влажная, липнет к телу. Лег я, а заснуть не могу. С той ночи заработал я кашель, который и сегодня дает о себе знать. Иной раз кашляю так, что овцы пугаются. Лежу, значит, в мокрой рубахе и думаю: «Что же это? Вроде, человек образованный? А из-за простой рубахи на посмешище и себя, и меня выставляет». Думал-думал и решил на это дело с другой стороны взглянуть: «Кто его знает, может, болезнь какую боится подцепить, может, человек он брезгливый?..»
Так вот, это другая мелочь.
На следующее утро нас разделили. Где он жил потом, где работал — не знаю. Меня осудили, отсидел я пару месяцев, как уже сказывал, потом домой вернулся. Никогда не думал, что опять встречусь с Папуранским, да пришлось-таки. Во время этой встречи произошел еще один незначительный случай, мелочь, но я и его опишу.
Пригласил меня к себе в гости наш Крыстан. Не в том дело, что мы с ним родня, просто он стоящий человек. Гимназию окончил, был политзаключенным, после революции получил высшее образование. Люди с его положением нередко становятся заносчивыми, дуются, как индюки. Идет такой по улице и вроде никого вокруг не замечает. Не уступишь ему дороги — растопчет. Крыстан же каким был, таким и остался. Приехал я, значит, к нему в гости. Побыл денька два-три, погулял по городу, полюбовался улицами и скверами и решил возвращаться. Крыстан меня не отпускает: «Побудь, — говорит, — дядя Станойко, еще денек у нас, хочу сводить тебя на встречу бывших политзаключенных. Ведь и ты через это прошел». «Куда мне с вами равняться, — отвечаю. — А то получится вроде поговорки: куда конь с копытом, туда и рак с клешней». Но Крыстан просит: останься да останься. Вот я и задержался еще на день.
На этой встрече мы увиделись со Спиро Папуранским. Как старые знакомые сели мы за один столик, рядом сел Крыстан. Смотрю на Папуранского — макушка стала лысеть, а в остальном ничего, выглядит молодцом. Стали вспоминать былое — помнишь это, помнишь то… Слушаю его и думаю: «Все такой же деликатный человек: перед тём как слово сказать — подумает, прежде чем шаг ступить — осмотрится».
Беседуем мы так, значит', и вдруг я замечаю, что нет перед ним вилки. Все остальное — тарелка, ложка, нож есть, а вилки — нет! «Может, — думаю, — такие блюда подаваться будут, что вилка не нужна». Однако поглядел вокруг — вижу, что и передо мной, и перед Крыста-ном вилки лежат. «Забыли, должно быть, — решил я, — не доглядели, народу-то много». Сделалось мне неудобно. Как бы Спиро не обиделся. Незаметно нужно было поправить дело. Оглянулся я в надежде привлечь внимание официанта, но он был далеко. Тогда подлил я ракии Крыстану и Папуранскому, заставил их чокнуться, а сам все об одном думаю. Верчу шеей и все стараюсь поймать взгляд официанта. Наконец он подошел поближе. Я кивнул ему, а он в ответ: «Минутку!» Я успокоился и, довольный собой, повернулся к Спиро и Крыстану, которые в тот момент о чем-то беседовали. Подлил себе ракии, поднял рюмку и вижу: перед Папуранским лежит вилка. Откуда она взялась, ведь только что ее не было? Видать, просто я ее прежде не разглядел. Вновь поднес рюмку к губам, да так и застыл. Что за напасть? Теперь вдруг моя вилка исчезла. Куда она подевалась? Ведь только что была здесь? И вдруг до меня дошло: Папуранский взял мою вилку себе, а я, значит, должен сам искать выход из положения! Воспользовался моментом, когда я отвернулся, высматривая официанта. Мне стало как-то не по себе. И я подумал: «Ну, что ты за человек, Станойко? Разве можно так из-за ерундовой вилки?..» Но все равно весь вечер чувствовал себя скверно.
Вот, значит, такая третья мелочь.
Написал я все, как было, но если Папуранский узнает, то, конечно, обидится. Хоть он и деликатный, а непременно обидится. И, может быть, окажется прав: человека нужно оценивать по важным поступкам, а не по таким мелочам. А по важным — у Папуранского все в порядке. Я ведь тоже, небось, иной раз бываю не лучше его — то выпью лишнего и поленюсь пойти на собрание, то люблю посетовать на то и на се.
