Так она и работала, несмотря на дряхлость и ветхость. У ней со студентами — мир, лад и дружба была.
Уже потом, через годы, выяснится, что любимая Минаевна-то и была главной наушницей и доносчицей, стукачкой, если совсем нехорошим словом сказать. Вот тебе и Минаевна! А студенты-то дураки были, ей и сердечные и житейские тайны поверяли. А она, оказывается, все на ус мотала и куда надо докладывала. Не могла без этого работать, иначе — не интересно, без огонька. А тут — с огоньком! Поэтому и у начальства она особо ценным работником была.
Я, когда мне в руки мое личное дело попало, тоже ее докладную записку обнаружил: куда сходил и сколько чего принес. Но, несмотря на все это, что Минаевна, оказывается, на два фронта работала, я абсолютно ни сколько не стал о ней думать хуже. Ну и пусть, что стучала — постукивала немного, так даже интереснее было жить и учиться. Так что, Бог с ней, с Минаевной! Она человек другой молодости и закалки. Может, молодость и прошла, а закалочка-то осталась… Потом, вроде никто от нее сильно не пострадал.
Хуже было другое, что ведь и некоторые студенты этим занимались: наушничаньем, доносом и стукачеством. Вот это — плохо. И очень, поэтому тем, кто этим занимался, не будет никакой памяти, а в памяти не будет пощады.
Когда я прошел творческий конкурс и приехал поступать в Литинститут, то общежитие едва нашел. Москвы-то совсем не знал! Порядочно кругов навертел, пока добрался, нo — нашел-таки, уткнулся в вывеску. Определили меня в комнату, где жить буду и к экзаменам готовиться. А абитуриенты тогда по четверо жили. Нашел я нужную комнату, постучался, как культурный человек, и отворил… А там уже трое сидят, вперед меня успели!
— Здрасте! — говорю. — О, как вас много… Вообще-то я привык третьим быть, но раз так, можно четвертым буду?
— Проходи, — сказали мне.
Так мы и познакомились: Володя Яковлев — из Астрахани, Сергей Смирнов — из Ленинграда, я — из Томска, и еще был один парень, фамилию я его не помню и имя забыл, пусть он будет просто Анатолием. Стали мы жить вчетвером, готовиться к сдаче экзаменов.
А с Володей мы сразу же, как устроились, в пивбар собрались, с местными достопримечательностями знакомиться. Я сказал:
— Что толку готовиться, все равно ничего не успеть! Если ты что знаешь — то знаешь, а нет — так нет, ничего не попишешь.
— Правильно, — сказал Володя. — Все равно я все на пятерки сдам. Пойдем!
Сергей отказался, книжками обложился, и Анатолий не пошел, завалился на кровать, тоже в книжку уткнулся, в Достоевского…
Настала пора экзаменов… Пошли мы сдавать, испытывать себя на прочность… А тут уж у кого как получится… Но — сдали, что самое удивительное! А экзамены, надо сказать, не были легкими. Володя на все пятерки сдал, как и предполагал, Сергей — чуть похуже, и я чудом как-то проскочил, тоже сдал! А еще через день узнали мы, что все, кто смог экзамены перевалить, поступили, стали студентами!
Один Анатолий у нас так и не выбрался на экзамены. Не захотел. Как лежал на боку все время, читая Достоевского, так и пролежал две недели, не отрываясь… И никуда, конечно, не поступил. Наверное, решил не поступать: ну-ка его на фиг! Потом еще мучиться пять лет. Главное — убедился, что творческий конкурс прошел. Это — самое трудное, сто человек на место! А экзамены и дурак сдаст. Потом, может, ему дома и почитать некогда. Все дела да работа! И еще родственники не дают. Достали со всех сторон. А тут — две недели в самой Москве! Лежи с Федором Михайловичем в обнимку и почитывай. Хорошо! Молодец, что конкурс прошел, теперь хоть почитать спокойно можно. Странная штука жизнь…
А уж как узнали мы, что поступили, сразу с Володей уже серьезно в пивбар наладились, основательно, на целый день. И другие с нами собрались… Мы все уже познакомились крепко: и Юра Нестеров — из Сызрани, и Саша Сундуков — из Балаково, и Саша Беляков — из Дмитрова. Все мы потом друзьями стали — не разлей вода.
А в пивбаре я по такому случаю свою творческую конкурсную работу под шелуху от креветок разложил. Мне не жалко. Было б что жалеть, я еще напишу…
