Данилка вздыхал и снова брался за книги. Особенно любил он рассматривать и читать энциклопедию. Большие тяжелые тома в темно-синих переплетах таили несметное количество интересного и захватывающего. В них можно было узнать про разных рыб — океанских и речных, про зверей, которые водятся в тайге и пустыне, про Вселенную — звезды и землю, про древние страны и войны, про полководцев и артистов. Но больше всего любил Данилка читать про разные страны и города, неведомые за тридевять земель отсюда, и рассматривать их фотографии.
Однажды он наткнулся на снимки немецкого города Кёнигсберга и долго рассматривал крытый шатровой крышей вокзал, красивый Кафедральный собор и грозный неприступный Королевский замок на возвышенности посреди города, улицы, застроенные островерхими домами с игрушечными башенками на крышах.
Нет, не дрогнуло, не подсказало сердце, что через несколько лет он, Данилка, к тому времени уже гвардии капитан Данила Чубаров, будет штурмом брать этот город, четверо суток пробиваться вот до этого Королевского замка. Город будет гореть, будут рушиться эти красивые дома с башенками на крышах, будут идти бои на кладбищах и на улицах, в бастионах и на площадях, в парках и в подземельях. Он и представить себе не мог, что именно возле этого мрачно-красивого замка с башнями и бойницами ранит его последний раз за войну.
Данилка любил эти вечера одиночества. Любил и боялся их. Потому как ходили слухи по станции о какой-то двухметровой бабе с железными руками. Завернутая в саван, встречала она запоздалых прохожих в глухих местах поздно вечером и спрашивала басом: «Жизнь или кошелек?» Ходил также слух, что приехала на станцию банда под названием «Черная кошка». И если ночью под дверями вдруг услышите жалобно мяукающую кошку, боже вас упаси открывать дверь! Говорят, были случаи, когда сердобольные хозяйки открывали дом и их тут же приканчивали бандиты. А неделю назад неподалеку от Данилкиного дома была ограблена квартира.
Когда мать уходила вечером в техникум, Данилка крепко запирался: на крючок двери, ведущей в сенки, вешал ведро с углем, чтобы крючок не соскочил от рывка. Дверь же, ведущую в горницу, запирал на внутренний замок, почему-то вставленный прежним хозяином. Проделав все это, Данилка оставался в маленькой теплой кухоньке. Тускло горела электрическая лампочка, медленно остывала большая печь, на улице хлестал осенний холодный дождь, гремел ставнями во всех шести комнатах ветер, глухо шумели тополя за окном — кухня выходила в темный сад, — а Данилке было тепло и уютно, он чувствовал себя в безопасности.
Поужинав и убрав со стола посуду, Данилка, прежде чем приступить к домашним урокам, к этому, если говорить откровенно, не очень-то приятному занятию, брался за самое любимое, весь день ожидаемое дело — топить сахар. Клал кусок рафинада в столовую ложку и жег лучину из приготовленных матерью на завтрашнюю растопку печи. Сахар плавился в ложке, коричневел, а когда остывал, становился блестящим и похожим на комочек смолы. Данилка сосал этот теплый леденец, испытывая блаженство и сладость. Самодельные леденцы были вкуснее всяких конфет. Ради таких вот минут блаженства оставался он в огромном пустом доме и не уходил к своему сокласснику Володьке Донову, живущему через дорогу, где мог бы дожидаться мать весь вечер. Играл бы в шахматы, отгадывал ребусы. Белобрысый Володька был чемпионом школы по шахматам, все свободное время просиживал за шахматной доской и пристрастил к этому Данилку.
Полакомившись плавленым сахаром и уничтожив следы недозволенного — очистив закопченную ложку и нащепав новых лучин, — Данилка раскладывал учебники, тетради и садился выполнять домашние уроки.
Мать приходила в одиннадцать, и Данилка успевал сделать уроки, если все шло гладко и не было трудных задач (математика давалась плохо), а потом читал какую-нибудь книгу. В ту осень Данилка читал исторические романы Вальтера Скотта, которые оказались все в том же огромном черном шкафу, был влюблен в его героев. Особенно нравился Дикий Вепрь Арденский из книги «Квентин Дорвард». И даже не столько сам вождь восставших, сколько имя — Дикий Вепрь Арденский! Что-то мужественное и непреклонное было в сочетании этих слов, и Данилка взял себе это гордое и звучное имя. Позднее Данилка узнал, что вепрь — не что иное, как дикий кабан. А тогда он представлялся ему каким-то могучим и прекрасным зверем, чем-то похожим на оленя. Но, а так как не выйдешь на улицу и не объявишь людям, что я, мол, и есть Дикий Вепрь Арденский, тем более не скажешь этого мальчишкам, то Данилка утешился другим. У него были вязаные шерстяные варежки, обшитые самой прочной материей — чертовой кожей. Мать говорила, что на Данилке все горит, как на огне, выбирала самый прочный материал на штаны, на варежки, на рубашки. На этой-то чертовой коже Данилка, послюнявив химический карандаш, старательно написал «Дикий Вепрь Арденский». А когда настанет зима, он выйдет в рукавичках на улицу, мальчишки прочтут эти слова и позавидуют.
