Не знаю, как хоронят в море. Не знаю, каков обычай у варваров. Но думаю, я бы согласился.
Сёгун отказал.
— Этот самурай упокоится здесь, — велел Кацунага. — Он ляжет в могилу в белых одеждах, расписанных текстами священных сутр. Мы сами дадим ему посмертное имя. Святой Иссэн будет служить у алтаря. Инспектор, распорядитесь, чтобы в деревню доставили святого Иссэна. И поторопитесь!
Его светлость повернулся к варварам:
— Если вы, — переводчик затарахтел, кланяясь, — желаете провести дополнительный обряд упокоения по своему обычаю, мы не возражаем. В деревне есть кладбище со знаками вашей веры. Вы что-то хотите добавить?
— Они просят убрать гирлянды, великий господин!
— Что?!
— Гирлянды на кладбище. Фонарики, воздушные змеи. Они просят убрать всё это перед погребением.
— Разрешаем, — кивнул сёгун. — Гирлянды и змеев пусть уберут. Фонари приказываем оставить. Надо же осветить душе покойного путь в загробный мир? Даже варвары должны это понимать.
И повернулся ко мне:
— Рэйден-сан, мне интересно ваше мнение. Здесь много убивали и умирали без фуккацу. Почему же сейчас, в случае с вашим слугой и господином Ивамото, оно свершилось?
— Храм рухнул, ваша светлость.
— Что вы имеете в виду?
Я указал на сгоревший храм:
— Дом с крестом сгорел, господин мой. Руины не имеют силы. Фукугахама снова Чистая Земля.
Будь первый министр жив, я бы напомнил ему о своих угрозах.
Небо горит над монахом.
— Святой Иссэн, — прошу я. — Вы не могли бы пересесть?
Старик хитро щурится:
— Это не поможет, Рэйден-сан. Куда бы я ни пересел, небо останется на месте.
— Да, — соглашаюсь я. — Но если вы сядете здесь, карнизы Вакаикуса скроют заход солнца от меня. Я буду смотреть на вас без страха.
— Я настолько ужасен?
— Не вы, небо.
С недавних пор я не могу спокойно смотреть на закат. Всё время кажется, что это пожар, в котором сгорает незыблемость моих представлений о мире. На храмы я тоже смотрю с беспокойством. Вдруг они вспыхнут?
Вчера мы вернулись в Акаяму.
— Зачем она это сделала? — спрашиваю я.
— Кто?
— Госпожа Такако. Зачем она согласилась убить мужа?
Старик пожимает плечами:
— Я далёк от мирских забот. Но я слыхал, что жена сёгуна бесплодна. Если молебен пред ликом милосердной Каннон не дал бы результатов, господин Кацунага изгнал бы её. Пожалуй, заставил бы принять монашество.
Я вспоминаю госпожу Такако, похожую на яркую бабочку. Монахиня? Да, такая судьба не для неё.
— Умри сёгун без фуккацу, — я размышляю вслух, — госпожа стала бы его вдовой. Это значит усадьба, слуги, содержание от казны. Но госпожа должна была понимать, чем рискует. Фудзивара собирался убить её сразу после того, как она покончит с мужем.
— Глупость? — предполагает настоятель. — Слепая надежда?
— Скорее расчёт.
— Я не понимаю вас, Рэйден-сан.
В кронах деревьев щебечут птицы. Колышется молодая листва. Здесь птицы поют громче, чем позади храма, над крохотным кладбищем. Там обрастает мхом камень над могилой бабушки Мизуки. Прах бабушки лежит в земле, сама же бабушка ждёт меня дома. Я зову её отцом.
Можно ли жить в таком мире, сохранив здравый ум?
— Думаю, министр первым делом обратился к госпоже Такако. И что же? Она отказалась. Поняла: убей она мужа ещё в начале праздника, и министр выйдет сухим из воды. Ей надо было, чтобы министр замазался грязью. Поэтому покушение стало делом рук министра. Делом первым, с которого всё началось. Если бы что-то пошло не так, настала бы очередь госпожи.
Я вздыхаю. Мне жалко бабочку.
— Госпожа полагала, что министр, поднявший мятеж, у неё в руках. Что он испугается разоблачения. Не поднимет на неё руку в случае победы, откупится усадьбой и содержанием…
Я тоже стараюсь не поднимать руку лишний раз. Лекарь уверяет, что моё плечо в скором времени заживёт, что молодость быстро врачует раны. Но сейчас мой удел: мази, повязки и сдержанность в движениях. При моей порывистости это хуже пытки.
— Она надеялась успеть: покинуть Фукугахаму, вернуться в мир, где царит фуккацу, где госпожа будет в безопасности. Да, вы правы: тут и глупость, и слепая надежда…
— И расчёт, — заканчивает монах. — Наивный, как все планы людей. Жизнь, смерть — люди строят на них дома своих мечтаний, забывая, что и жизнь, и смерть — иллюзия. Прочен ли дом на таком фундаменте?
