Не хватило сил нажать дверную ручку.
Вдруг раздался знакомый протяжный голос:
— Доводится до всеобщего сведения…
Голос продребезжал по комнате и заставил содрогнуться.
Вот сейчас приказной вынимает бумагу, развертывает ее медленными, размеренными движениями.
Механик прижался к двери, затаив дыхание. И вдруг облегченно рассмеялся. Ведь «доводится до всеобщего сведения» в счет не идет. Все дело в тексте. Быстро миновав прихожую и совсем успокоившись, он вышел на крыльцо.
— Да, я — сумасшедший! Просто изнервничался. Ведь врач когда-то запрещал мне работать по ночам. Но тогда приходилось готовиться к экзаменам. Жить-то надо было.
На улице утвердилась настороженная тишина. Потом опять послышался голос приказного. Только немного погодя механик стал вслушиваться. Потом кубарем скатился с лестницы и бросился к калитке. Приказной уже складывал бумагу.
— В чем дело, сосед? Я не расслышал начала, — обратился он к стоявшему рядом мужчине.
— Да что уж там, хорошего мало. Черт бы побрал этот приказ! Не так уж много потеряли, что не слышали, господин механик. Вот будто бы война будет.
Сосед выбил трубку в ладонь.
— Ах ты, дьявол! Вот уж с чем можно было не торопиться.
— Вам тоже идти, сосед?
— А как же! А вам, господин механик?
— Мне? Разумеется! — пробормотал механик упавшим голосом.
— Да, а я еще к тому же гусар — ворчливо сказал мужчина. — Черт возьми! И надо ж было этому случиться как раз в страдную пору. Не пойти ли нам в корчму, господин механик? Там, говорят, какое-то объявление вывесили. Король пишет…
Уходя, механик оглянулся, но среди собравшихся женщин не заметил своей жены. Перед корчмой большая толпа. Громадные листы объявлений. Кто-то сказал:
— У волостного присутствия тоже вывесили.
«К моим народам!» — прочел он первую строчку, напечатанную жирным шрифтом.
Туманное, полуизгладившееся воспоминание упрямо стало всплывать в его памяти. Товарищи по профессиональной школе… Вечера в клубе, споры, обсуждения… Он подумал, что и теперь еще не все кончено. Ведь рабочие не сказали своего слова.
— Ну, и заварили кровавый квас! — обратился он к помощнику нотариуса, стоящему в толпе.
Тот рассмеялся и передал эти слова студенту-юристу, сыну арендатора, проводившему отпуск в деревне. У молодого человека были деньги, и помощник нотариуса, старый, уже порядком облысевший холостяк, покучивал с ним. Оба громко рассмеялись.
— Вам тоже идти, господин механик, не правда ли? — спросил помощник нотариуса.
— Вы небось лучше меня знаете, чей черед теперь подыхать! — резко ответил он.
Затем, вдруг что-то сообразив, отозвал помощника нотариуса в сторону. Его жгло любопытство. Он хотел дать себе ясный отчет, убедиться, в чем правда, и узнать, есть ли связь между происходящим и тем, что говорилось когда-то в клубах. Ведь тогда, в двенадцатом году, назревало то же самое, но рабочие сказали «нет», и беда миновала.
— Скажите, пожалуйста, — начал он, — можете положиться на мою скромность. Когда вы получили эти бумаги?
— Иошкино[2] письмо? — смеясь, произнес помощник нотариуса. — Видите ли… но зачем это вам?
— Надо… Вы что же, не доверяете мне?
— Я могу вам сказать, но… — Помощник нотариуса приложил палец к губам.
— Будьте спокойны.
— Получили-то мы их… — переходя на шепот, сказал помощник нотариуса, — чуть ли не за две недели до сараевских событий, но держали под замком до распоряжения.
— Благодарю вас, — тоже шепотом сказал механик, повернулся и пошел домой. Теперь он знал, что ему делать. Надо немедленно связаться со столичными товарищами. Ведь должно же быть противоядие этому безумию? Лицо его было бледно. Он нервно жевал кончик уса. Люди шумно обсуждали воззвание короля.
«Война, война», — раздавалось всюду. Это слово произносилось на все лады. В голосах женщин звенели слезы. Он подумал о жене и ускорил шаги.
— Война, война! — простонал он. — Надо бы повернуть обратно на площадь и так же, как в двенадцатом году, сказать правду, призвать ко всеобщему сопротивлению…
Но он понимал, что молчание сейчас — цена жизни. В комнате было темно. Он чувствовал, что жена здесь, через мгновение она рыдала у него на груди. Сжал ее в объятиях, поцеловал и шепнул на ухо: