Целый год провел дома без работы. Здесь познакомился с девушкой, на которой женился. Тесть обещал службу, присмотрел для него место на одном винокуренном заводе в провинции. Ладно!.. После свадьбы отправился на этот завод при имении. Там провел шесть лет, шесть тихих, спокойных лет. Скопил небольшой капиталец. В первое время тяготился, вспоминал товарищей, коллектив… Но потом с каждым днем все сильнее и сильнее стал поддаваться влиянию семьи. Начал строить планы, захотел быть самостоятельным, независимым хозяином. Мечтал о своем двигателе, хотя бы маленьком, с кулак величиной, но своем. И вот наконец добился. Он вспомнил громадные, выложенные кафелем заводские машинные отделения. И вот теперь и у него будет такая игрушка, правда, маленькая, зато своя, собственная.
Почему же ему не по себе и как-то неловко, будто он взял чужое? Он старался отогнать эту неловкость, старался думать о хозяйстве, о семье, в глазах которой он был героем.
— Эх, молотить будем! Хорошо купил машину, прямо даром. Правда, и неважная же была штука!
Машина готова. Молотилка красная, мотор зеленый, спицы красные в полосах и черные колеса. Обмолотит он хлеб трех имений и двадцати мелких усадеб, сделает на худой конец тысяч пять центнеров. А зимой будет пилить дрова у Фридлендера. Уже и пилу высмотрел в прейскуранте. Придется только немного изменить конструкцию, так, чтобы рабочему не приходилось руками касаться полена. Ну, да уж он придумает какое-нибудь приспособление. Чудесно будет! Лишь бы эта бешеная горластая собачонка — мотор — пролаяла всю молотьбу так, как сегодня.
Было далеко за полдень. Томила июльская жара. Мальчишку-ученика он послал в лавку за папиросами. Решил сегодня не пробовать мотора. Пусть высохнет краска. А послезавтра устроит пробную молотьбу. Снопы будет подавать местный мельник. Он понятливый человек, скоро научится. Не будет портить машину, растягивая пас.
— Ну, ладно!
Расправил одеревеневшие руки. Отшвырнул кисточку и вытер пальцы о тряпку.
Солнце уходило на покой. На соседние заборы и верхушки фруктовых садов легли золотисто-желтые полосы. В слуховых окнах крыш, как раскаленная сталь, блестели стекла. Листья дикого винограда, обвивавшего крыльцо, купались в мягком свете заката. На улице звенели бубенцы возвращающегося с пастбища скота.
Вдруг послышались далекие голоса людей, какой-то глухой шум. Музыка, что ли? Прислушался: барабанят.
— В чем дело?
Из лавки прибежал мальчик-ученик.
— Убери краски, Ян. Натяни брезент, — сказал он, беря у мальчика папиросы. — Ночью, пожалуй, дождя не будет, но ты, сынок, все-таки возьми лестницу да прикрой барабан. Сдачу можешь взять себе.
— Да ведь здесь целый гривенник.
— Ладно, будет твой. Сегодня праздник, Ян. Машина кончена.
— Спасибо, господин механик! — закричал мальчик и бросился к машине.
— Где жена, Ян, не видел?
— В воротах стоит.
— Не знаешь, чего это там барабанят?
— А кто его знает, мобилизация, что ли, солдат собирают…
— Что? Что ты болтаешь?
— Говорят, война как будто бы.
Механик торопливо вышел во двор. Почувствовав озноб, сплюнул и со злостью скомкал папиросу. Краска проникала в поры кожи, и пальцы слипались от приставшего клея.
Он уже целую неделю не читал газет. Все торопился закончить машину. Теперь эта торопливость казалась ненужной. К чему было так спешить?
На крыльце никого не было. В углу маленький детский столик, качалка, на столе кофейные чашки и чуть подальше, с краю, корзина с рукоделием и клубки гаруса.
Он рассмеялся: таким счастливым и спокойным казался этот уголок! Ведь у него жена, дочурка, сынишка…
Открыл дверь в среднюю комнату и взял приготовленное свежее полотенце.
«Обо всем-то помнит женушка…» — подумал с умилением. Но, пока он умывался и вытирал лицо и руки, его мучило состояние неуверенности. Стараясь подавить беспокойство, заставлял себя думать о машине. Вошел в полутемную комнату. На стуле лежало платье. Он начал одеваться. Сначала медленно, потом лихорадочно быстро, как будто боясь опоздать куда-то.
У самого дома послышался барабанный бой.
Спеша, он перепутал привычный порядок одевания. Ему казалось, что если вот сейчас, до того как раздастся голос приказного, он успеет одеться, то минует заведомая беда. Пытался успокоить себя. И продолжал одеваться с лихорадочной поспешностью. Приказной отбивал последнюю дробь.
