В четыре часа Эли поднялся с пола.
— Я ухожу, — сказал он. — У меня нет сил здесь оставаться.
И прежде чем мы успели его задержать, он повернулся и выбежал из комнаты.
Погромщики, освещая дорогу факелами, появилась сразу после наступления темноты. На сей раз они были настроены крайне воинственно. Налившись алкоголем, толпа жаждала крови.
Обыскав весь дом, бандиты снова вернулись в гостиную, раздосадованные тем, что им не удалось найти ничего ценного.
Они заставили подняться с пола всех мужчин и, выстроив их перед собой, стали изобретать новые издевательства, чтобы слегка развлечься. На этот раз, подумал я, мы, видимо, умрем. В доме больше нечего было грабить. Мне очень не хотелось умирать.
И мы бы обязательно умерли, если бы одного из мучителей не осенила великая, как ему показалась идея.
— Побрейте его! Побрейте старого выродка-святошу!
Бандиты встретили это предложение восторженным ревом. Два человека вытащили отца на середину комнаты, а третий — толстый коротышка — принялся брить его штыком, в пляшущем свете факелов. Толстяк, развлекая публику, изображал из себя клоуна. Он то и дело сильно оттягивал скрюченными пальцами кожу на щеках отца и, горделиво вздернув голову, делал вид, что любуется своим мастерством. Топчущиеся за его спиной бандиты весело хохотали.
В конце концов отец не выдержал издевательства и заплакал. Слезы катились по его щекам, и их капли поблескивали на штыке, удаляющем мягкую, не очень густую, но хорошо ухоженную черную поросль с его лица.
Покончив с бритьем, жирный шут толкнул отца на пол, и толпа удалилась в хорошем настроении.
В доме снова повисла тишина. Отец сидел на полу, и на его голом, таком непривычным для меня лице, виднелось множество кровоточащих порезов. Я в первый раз увидел, что у папаши девичьи губы и мягкий, безвольный подбородок. Взор его был обращен к ангелам, но теперь он смотрел на них не как равное им в славе существо, а всего лишь как ничтожный проситель.
— В следующий раз… — сказал я, стараясь обращаться к своим, похожим на затравленных зверей родичей, деловым тоном и без всяких эмоций, — …в следующий раз они нас убьют. Пойдемте на улицы, пока темно. Пожалуйста… Ну пожалуйста…
Когда мы уже были готовы двинуться в путь, дверь в расположенной на противоположной стороне улицы портняжной мастерской открылась, и из неё вышел наш сосед — портной по фамилии Киров. Он не был евреем, и его мастерскую не тронули. Высокому и тучному Кирову чуть перевалило за тридцать, но, несмотря на молодость, на его голове уже сияла здоровенная плешь.
— Какой ужас, — сказал он. — Ну, просто, дикие животные. Ну и времена. И кто мог подумать, что мы доживем до того, как в нашем Киеве наступят такие ужасные времена?
Мой отец бессмысленно размахивал руками, беседуя с ангелами, и говорить с соседом не мог.
Куда вы направляетесь? — спросил он.
— Никуда, — ответил я. — Мы будем просто бродить по улицам.
— Боже мой! — воскликнул Киров, гладя Эсфирь по головке. — Но это же невозможно! Не могу поверить! Не могу… Идите ко мне. Все… Да, все. В моем доме вас никто не побеспокоит, и там вы сможете переждать это страшное время. Идемте. И не спорьте!
Мама посмотрела на меня, я на неё и мы криво улыбнулись друг другу.
Киров помог мне перенести Давида, и уже через пять минут мы все оказались лежащими в темноте на полу его дома. Первый раз за последние два дня мы чувствовали себя в безопасности.
Я даже уснул и проснулся лишь на краткий миг, услыхав, как хлопнула дверь дома. Я спал без сновидений, без прошлого, без будущего, не жаждая мести и не удивляясь тому, что всё ещё жив. Спал я, спали дети, рядом со мной, в обнимку с папой, спала мама, а Сара спала в объятиях дяди Самуила. Под боком матери спал младенец.
Кто-то пнул меня ногой в бок. Я открыл глаза и увидел, что комната освещена и полна людей. Заметив злобную ухмылку Кирова, я вдруг понял, как ненавидел нас сосед все эти восемь лет. В этот миг я впервые осознал, как ненавидел он нас, приветствуя по утрам, или починяя нашу одежду. Восемь долгих лет, говоря «Доброе утро» или «Какая прекрасная весна выдалась в этом году», он всеми силами пытался скрыть эту ненависть. И вот, наконец, события двух последних дней позволили ненависти выплеснуться наружу. Бандитов собрал и привел он сам, и теперь нас ожидало самое страшное.
