— И в кого же ты хочешь стрелять? — спросил он, первый раз внимательно взглянув на меня.
— Там пятнадцать человек, и я должен…
— Боже мой! — со смехом произнес он.
— Почему вы смеетесь?! — заорал я. — Какого дьявола вы смеётесь?
— Я, товарищ, очень устал, — ответил он, вытирая лицо. — Мы две недели были в боях, и мне очень хочется прилечь.
— Да будьте вы прокляты! Почему вы не хотите меня выслушать?
Он обнял меня за плечи, и мы зашагали рядом.
— Ну, хорошо, малыш. Я тебя слушаю. Неужели дела обстоят действительно так плохо, как ты думаешь?
Я рассказал ему о нашем горе. По мере моего рассказа командир все больше мрачнел. Он отбросил банку с недоеденным компотом и крепко сжал мое плечо. Выслушав все до конца, командир отвел меня к какому-то очень высокому человеку в форменном кителе и обычных штатских брюках. Человек шагал чуть позади нас. Это был сотрудник Чека, который должен был немедленно наладить милицейскую службу в Киеве.
Красный командир, не отпуская моего плеча, поговорил с сотрудником Чека, и тот со вздохом произнес:
— Я могу дать тебе только одного человека. Надеюсь, что он не заснет по пути к дому.
— И ружье! — крикнул я. — Мне нужно ружье. Не забудьте дать мне винтовку!
Военные вначале с сомнением взглянули на меня, а затем обменялись вопросительными взглядами.
— Ему уже шестнадцать, — сказал командир.
— Не волнуйся, — произнес чекист, — мы дадим тебе винтовку. А теперь, ради всего святого, перестань выть.
— Хорошо, — ответил я, хотя слезы продолжали катиться по моим щекам. Не обращайте внимания. Где ружье?
Чекист отдал мне свою винтовку и подозвал красноармейца.
— Отправляйся с этим парнишкой, — сказал он. — Там надо навести порядок. Молодой человек знает, что надо делать. Да перестань же ты реветь… Как тебя, кстати зовут?
— Даниил, — ответил я. — И я вовсе не плачу. Большое вам спасибо.
И мы отправились в путь. Красноармеец и я. Мой сопровождающий был очень высоким, широким в плечах человеком. И почти таким же юным, как я. Он шел, почти смежив веки, а вокруг обеих глаз у него были огромные синяки, как будто его кто-то ударил.
— Да здравствует революция! — прокричал мне вслед командир. — Да здравствует товарищ Ленин!
— Да, — откликнулся я.
— Жутко хочу спать, — сказал красноармеец. — Готов завалиться прямо на землю.
Вернувшись в дом Кирова, я застал там только своих родственников. Они молча топтались вокруг тела дяди Самуила. Сара и Рахиль лежали ничком на полу. Обе женщины были прикрыты взятыми у Кирова одеялами. Рахиль рыдала, а Сара лежала тихо и неподвижно, прижимая к себе ребенка. Бандиты исчезли.
— Где они? — спросил я, едва переступив через порог. — Где вся эта семейка?
Отец посмотрел на винтовку в моих руках и сурово спросил:
— Зачем тебе ружье, Даниил?
— Где эти Кировы?! — выкрикнул я.
Папаша покачал головой. В его глазах уже можно было увидеть туманное отражение Бога и ангелов.
— Говорите! Говорите же! — кричал я.
— Их здесь нет, — ответил папаша. — И это все, что я могу тебе сказать. Больше они нас никогда не побеспокоят. Нашим бедам пришел конец. Господь наказал нас, и этого достаточно. Мы же никого не вправе наказывать.
— Ты — дурак! — завопил я. — И будь ты проклят!
— Послушайте, — сказал красноармеец. — Я жутко хочу спать.
— Мама! — обратился я к матери. — У меня — винтовка. Скажи, куда они подевались?
Мама вопросительно посмотрела на отца, а тот в ответ отрицательно покачал головой. Тогда мама взяла меня за руку и сказала:
— Они прячутся в подвале нашего дома. Шесть человек. Старик не мог бежать, у него болят ноги. Я говорю о старике Кирове.
— Какой стыд! — выкрикнул отец. — Что ты делаешь?
— Значит, там все Кировы? — спросил я у мамы.
Мама ответила мне утвердительным кивком головы.
— Пошли, — сказал я красноармейцу.
Мы быстро скатились по ступеням крыльца и перебежали на противоположную сторону улицы к нашему дому. В кухне я нашел свечу. Красноармеец её зажег и стал освещать мне путь. Я распахнул дверь подвала и спустился вниз. Там, прижавшись спиной к стене и скорчившись, сидели шестеро мужчин. Четверо из семейства Кировых, их родственник по жене и бандит, зарезавший штыком дядю Самуила. Штык все ещё был в руках мерзавца.
