Между тем ее деятельность высоко ценили Лев Толстой, Достоевский, Глеб Успенский, Софья Ковалевская, Элиза Ожешко; Тургенев, познакомившись с Христиной Даниловной в Петербурге, приглашал ее на свои литературные чтения. Несомненную ценность представляет собой ее рассказ о встречах с Достоевским, письма его к Алчевской. Но наиболее интересны ее воспоминания о встрече с Львом Толстым четырнадцатого апреля 1884 года. Лев Николаевич посетил Алчевскую, придя к ней в гостиницу из своего хамовнического дома, и они долго беседовали на любимую, занимавшую обоих, тему народного образования, – указатель «Что читать народу?» тогда только что вышел.
«Знайте, что я самый рьяный пропагандист вашей книги», – сказал, по воспоминаниям Алчевской, Лев Николаевич. Она приводит высказывание Толстого о том, какую литературу предлагают народу, – лубочную, тенденциозную («Ее не любит народ, не люблю и я»… – заметил Толстой), бездарную. «В ней работают люди, оказавшиеся негодными для литературы, предназначенной для интеллигенции». И, наконец, четвертую, – Толстых, Тургеневых, Достоевских, – которую, по мнению Толстого, народ не понимает, потому что она пирожное, а не хлеб насущный…
С этой, последней, частью высказывания Толстого Алчевская не могла согласиться.
Она всегда была против примитивной литературы «для народа». Не признавала литературы специально женской или солдатской и твердо стояла за то, чтобы поднимать широкого читателя до высоких образцов классики. За это ратовал и ее «Указатель»…
Алчевская спорит с Толстым, приводя в пример «Записки охотника» и толстовское «Чем люди живы». Спрашивает его мнение о народных отзывах на сочинения Островского, приведенных в указателе.
«– …Прелестно, – отвечал он. (…) по прочтении этих отзывов, он (Островский. – Прим. автора.) вдруг опять вырос предо мною во весь рост, и я пришел в такой азарт, что собрался одеваться и ехать к нему делиться впечатлениями, да кто-то помешал…»
Христина Даниловна пожаловалась Толстому на то, что некоторые «находят эти ученические отзывы деланными» и думают, что она «сама их сочинила».
«– Если бы мы могли с вами так сочинять, мы были бы гениями», – возразил Лев Николаевич. И, поинтересовавшись, кто изобрел эти отзывы, то есть ввел в указатель отзывы читателя из народа, – Алчевская застенчиво призналась, что это она, – заметил: «–Я так и знал».
Удивительная женщина! Преодолев косность своей семьи, усвоив грамоту самостоятельно, когда, стоя в детстве за дверью, слушала, как обучают братьев, не имея учительского диплома, преодолев множество препятствий, она всю жизнь отдала любимому делу – народным школам. Началось с увлечения книгой Чернышевского «Что делать?» (Не отсюда ли и вопросительная нота в названии указателя «Что читать…»?), даже была попытка открыть швейную мастерскую. Позже создание подпольной школы для крестьянских детей в селе Алексеевка, – ее вызвали к судебному следователю, в повестке было сказано, что она обвиняется в уголовном преступлении, – «в нарушении постановлений о воспитании юношества». И ученики – их тоже вызвали, допрашивали, – крестьянские дети, дав показание следователю, что Христина Даниловна их учила «по азбучке», сами уже смогли расписаться, – таково было для них первое применение школьной науки.
Алчевская описывает в своей книге обыск у петербургского общественного деятеля, основателя народных воскресных школ в столице, Николая Александровича Варгунииа, с которым близко была знакома и обменивалась опытом по школьному делу, – Варгунин приезжал в Харьков и многое там для себя почерпнул. Человек одинокий, он нежно любил маленькую племянницу, дочь умершей от чахотки сестры, и воспитывал ее вдвоем со старушкой теткой. Ребенку была отдана лучшая комната в доме, со светлыми занавесками, розовыми обоями, парижскими игрушками…
«…И вот у двери этой комнаты, этой „святая святых“, стояло несколько чужих людей – жандармов с тупыми физиономиями и бессердечием грубых невежественных людей… Нет, он не пустит их в эту комнату, он защитит это нежное больное дитя, он унизится, он упросит, он отстоит силою! Пусть отрывают они всюду доски полов, как отрывали в предыдущих комнатах; пусть роются во всех его интимных письмах и бумагах; пусть посягают на все его сокровища – лишь бы ему отстоять эту заветную комнату…»
